Хмуро глядел на «саакадзевских разбойников» Палавандишвили. Что-то приторное 
подкатилось к горлу, вдруг захотелось очутиться за башнями в своем замке.

В это мгновение князь Нижарадзе выдвинул вперед коня, намереваясь обнажить 
шашку и подать условный знак. Даутбек властно схватил его за 
локоть:
— Князь, почему нарушаешь порядок? Разве ты, а не Липарит, должен первым 
выехать?
— Как смеешь касаться моей руки? – вскипел Нижарадзе. – Я первый, – так 
порешили.

Он пытался незаметно освободить руку, но Даутбек хладнокровно стал 
расспрашивать, когда и кто порешил, и вдруг заинтересовался рукояткой княжеской 
шашки…
"Что он, с ума сошел?! Почему не подает знак?! – возмущался Качибадзе. А 
азнауры князя Липарита уже растягивали свои дружины перед правителем.

Пальцы Зураба нервно вздрагивали. Вот сейчас он, по знаку Нижарадзе, вскочит на 
коня и… Холодная испарина покрыла его лоб, и ледяной панцирь сжал грудь.

На скамьях княгинь движение. Запоздавшая Хорешани торопилась занять 
предназначенное ей место, а рядом с 
ней…
«Нет, это наваждение сатаны!» – Зураб хотел подняться, бежать, но цаги словно 
приросли к земле.

Напрасно Нижарадзе, наконец вырвав руку, махал обнаженной шашкой. Напрасно 
Качибадзе, встряхивая платок, вытирал усы. Зураб не двигался… «Может, начать 
без него? – волновался Джавахишвили-младший. – Нет, неразумно, если Зураб не 
выступит, нас, как фазанов, перебьют». И он отправил гонца к Палавандишвили, 
который с нарастающей тревогой всматривался в оцепеневшего Зураба: «Неужели 
предал? Или в последнюю минуту 
устрашился?»
А Зураб, не в силах отвести взор от Магданы, с ужасом наблюдал за ее сияющим 
лицом.

И уже военачальники показывали трехлинейный конный бой с внезапным прорывом 
легких сотен Асламаза и Гуния. Сейчас, по условию, арагвинская конница должна 
блеснуть точностью квадратных построений и совместно с мухранской растянуть 
четыре цепи, в которых запутается оглушенный «враг», представленный в военном 
состязании дружиной Палавандишвили.

Зураб бессмысленно смотрел на конюха, подведшего ему горячего жеребца, потом, 
опомнившись, шепнул 
телохранителю:
— Передай князю Палавандишвили: змея раздавлена, пусть придержит коня! – и, 
взлетев на седло, поскакал к арагвинцам.

«Наконец!» – чуть громко не вскрикнул Качибадзе и, неистово встряхнув платком, 
вытер усы. Тут его тихо окликнул сын 
Палавандишвили:
— Князь! Отец советует вытирать не усы, а затылок, – полезнее! – и раньше чем 
Качибадзе очнулся, ускакал помогать отцу выбраться из цепей взбесившегося 
Зураба и не в меру увлеченного битвой Мирвана.

Если горячее слово и холодные доводы Моурави не вполне убедили светлейших, то 
показ боя, перенятого у воинственного Востока, не только убедил, но и 
встревожил, особенно Левана Мегрельского. Только теперь понял он, какой 
устрашающей силой владеет Моурави, и все больше недоумевал: на что Георгию 
Саакадзе царь? Обладай он, Леван, таким войском, уничтожил бы всех царствующих 
и остался бы единым властелином Грузии.

Саакадзе взмахнул железной перчаткой. Вынеслись «барсы» во главе дружин, и с 
такой стремительностью вылетела оранжевая сотня Автандила, что почудилось – 
огненные языки взвились над землей. Зашумело Дигомское поле, встречая любимцев. 
Всадники Автандила быстро спешились, скинули с плеч мушкеты и залегли за 
упавшими конями. На них двигался поставленный на колеса Марабдинский замок 
Шадимана.

Амкары на глаз примеривали, сколько дерева, красок и железа ушло на постройку. 
Зодчие одобрительно улыбались, это они воспроизвели точную копию Марабдинского 
замка. Даже на зубчатых стенах стояли котлы, даже в клетках сверкали глазами из 
бус гиены, змеи, даже пузыри с ядовитым паром колыхались на шестах. Саакадзе 
лишь прибавил сто сарбазов, выпиленных из тонких досок и наряженных в 
персидские азямы. Он расставил их на стенах впереди шадимановского войска и на 
башне рядом со знаменем Сабаратиано водрузил иранское.

На все поле зычно гаркал Автандил голосом своего отца: «Цец-хли!» Оглушительный 
залп – и сарбазы исчезли со стен.