Кутаиси, угнали на глазах царя коней и скот. Светлейший Леван щедро одарил 
смельчаков.

Выведал Саакадзе и о стычках с Абхазети, по сей день выплачивающей дань Левану, 
и о беспрерывных раздорах с Гурией, и о междоусобицах владетелей, и о состоянии 
азнауров. Вскоре он уже знал, чего стоит Самегрело на весах войны и политики.

Конные барабанщики беспрестанно ударяли палками по барабанам, перекинутым через 
седла. Пышно разодетые тавади – на воротниках и полах их шелковых рубашек 
блестели каменья и жемчуг на золоте вышивки – спешились, придерживая турецкие 
сабли. Стремительно спешились и картлийцы и, следуя обычаю мегрельцев, также 
преклонили колени.

Мегрельцы, почтительно склонив головы, 
провозгласили:
— Благодарение богу, мы видим гостей 
здоровыми!
— Благодарение богу, мы видим хозяев здоровыми! – дружно ответили картлийцы.

Смешавшись в одну пеструю группу, всадники направились в Зугдиди. Автандил 
разбил свою сотню на звенья и вплотную придвинул охрану к Моурави.

Вскоре за раскинувшимися вправо и влево садами показался трехэтажный дворец, 
обложенный каменными плитами и украшенный узорчатыми балконами. К главному 
зданию примыкали вытянувшиеся в ряд бесчисленные башенки и постройки – то 
низкие, то высокие, с лесенками и сводчатыми крылечками.

Надменный Леван Дадиани встретил Великого Моурави не в тронном зале, где обычно 
принимал светлейших князей и чужеземных владетелей, а на первой площадке у 
главного входа. За поясом владетеля торчал золоточеканный кинжал, на цепочке 
свешивалась сабля, а левой рукой он придерживал мантию, на высокий ворот 
которой ниспадали блестящие кудри. Три драгоценных султана увенчивали корону. 
Безбородый и безусый, с остро очерченным носом и крутым лбом, походил Леван на 
древнего эллина. Он приветствовал Моурави поднятием руки. И в тот же миг звучно 
ударил колокол.

Не наклоняя головы, не опуская глаз, Моурави ответил тем же приветствием. И так 
же гордо подняли правую руку Зураб, Вахтанг, Димитрий и 
Автандил…
Много пиршеств видел на своем веку Димитрий, но такого сумасшедшего не 
припомнит. Скатерть лежала только перед светлейшим владетелем. Остальные столы, 
покрытые черными кожами, походили на лежащих буйволов. В стороне тянулись 
простые, ничем не покрытые столы, образуя как бы длинный узкий мост.

Двенадцать прислужников бегом внесли на палках огромный котел с гоми, за ними 
спешили с лопатками на плече раздевальщики. Не успел смолкнуть грохот 
опущенного котла, как из ниши выбежали старшие слуги, таща на носилках целиком 
сваренную свинью и полузажаренную корову. Ударил в нос запах перца и крови, 
стекавшей с носилок. Раздался перестук железа, в зал ввалилась процессия 
стольников, вздымая торжественно, как дружинники копья, шампуры с нанизанными 
на них зайцами, фазанами, каплунами, утками. Следом, словно тяжелый обоз за 
легкой конницей, проследовали повара, неся на вертелах барашков, телят, кабанов.
 И тотчас, как гонцы, во все стороны разбежались поварята с маленькими котлами, 
наполненными ореховым соусом и острыми приправами.

По мановению жезла гостеприимца раздавальщики хватали из котла лопатками гоми и,
 обегая зал, наделяли каждого гостя большой долей, бросая гоми перед ним прямо 
на кожу. Гости делали в гоми ямку, куда поварята быстро вливали соуса. Не 
дремал и главный повар посреди зала, – он лихо разрубал топором корову, свинью, 
овец, бросал большие куски в решето и гаркал. Подбегали прислужники, хватали 
решето и, как безумные, носились между столами, швыряя гостям сильно 
проперченное мясо. Стольники, как в лихорадке, стягивали дичь с шампуров. На 
деревянные столы, где разместились менее почетные гости, продолжали лететь 
куски коровы.

Затем мегрельцы буйно выхватили кинжалы. Димитрий вскочил и обнажил шашку, 
готовый дорого продать жизнь Моурави. Но кинжалы, свистя, опустились на дичь и 
мясо, ожесточенно рубя их. Усердно заработали челюсти. Димитрий опешил, но тут 
же, под одобрительный рев, с размаху клинком отрубил кабану голову.

Виночерпий, став на колено, расстелил перед Леваном пеструю турецкую шаль, 
положил возле него нож, поставил серебряную тарелку и шесть серебряных чаш 
различной величины.

Такой же роскоши удостоились и картлийцы. Моурави, усаженный по правую руку 
Левана, кроме того, получил чашу с золотыми изречениями. Это был личный дар ему 
от Дадиани.

Зураб, сидя по левую руку Левана, испытывал большое смущение. Стоило ему 
приняться за утку, как под рукой у него уже маслилась ножка ягненка, не успева