резчику: – Чеканьте серебряную двухабазную монету, сделайте гурт лицевой 
стороны с поперечными линиями. На оборотной выбейте золотое руно, а вокруг него 
– надпись: 
«Иверия»…
С монетного двора Саакадзе и «барсы» направились в дарбази, где греческие и 
грузинские зодчие созидали из тонких дощечек образцы, в малом виде, башен, 
крепостей и лестниц, соединяющих горы.

Когда Саакадзе, Дато и Ростом вошли в сводчатую палату, зодчие сосредоточенно 
что-то высчитывали и чертили на толстом пергаменте. Саакадзе с удовольствием 
оглядел лежащие возле них циркули, угольники, 
линейки…
Большими руками он осторожно расставлял и переставлял маленькие башни. Седой 
строитель напомнил прошлый разговор.

— Две тысячи ароб трудно достать, – сказал Саакадзе, – может, на цепях втянем?..

— Камень и бревна можно на цепях, но мрамор – только на арбах.

— Моурави, я обдумал твое предложение, – вступил в разговор греческий мастер, – 
все же возьмем черный мрамор, он лучше выдерживает давление воды и 
разрушительную силу времени.

— На пирамидальной гробнице царя Кира семь уступов сложены из черного мрамора. 
Они до сих пор блестят свежей памятью, – задумчиво проговорил весь испещренный 
морщинами грузинский зодчий, недавно вернувшийся из путешествия ради науки. – 
Ты, Георгий, большой строитель, и стопа твоя тяжелая. По этой лестнице и твой 
правнук поведет войско на защиту царства.

— Да будет так! – произнес Дато.

— Глубокочтимые созидатели, – прервал разговор Саакадзе, – башни возведем 
ковровой кладки. Прославим грузинское мастерство.

— Византийцы при любой кладке воздают должное главному зодчему, – проговорил 
грек. – Да позволено будет над верхними зубцами серединной башни поставить 
мраморного барса, потрясающего копьем.

— Лучше, мастер, укрась башню конем Картли, рвущимся к 
звездам…
Саакадзе упомянул о своем новом замысле – опоясать Тбилисскую крепость двумя 
зубчатыми стенами, террасами, спускающимися от Триалетских отрогов к Куре. 
Поговорили о кахетинских стройках, решили увеличить амкарство каменщиков, 
плотников, лесорубов, дабы возможно было приступить к укреплению кахетинской 
линии 
Упадари…
Взглянув на измученных Дато и Ростома, Саакадзе взял поводья у хмурого Эрасти и 
повернул коня к дому.

Погруженный в торговую сутолоку мелик подготовлял караван в Стамбул. Трудно 
узнать пробудившийся майдан! Откуда столько товаров, изделий? Откуда столько 
продающих и покупающих? Ведь ничего не было! Разве мало торговых лазутчиков? 
Разве купцы пригоняют караваны в пустыню? Пусть будет шум, – он привлекает 
иноземцев.

И Вардан выбрасывал на стойки запасы сукна, атласа, парчи… В обширных складах 
громоздятся тюки от пола до потолка. Чем они набиты? Это – тайна Вардана.

Прислушиваясь к стуку весов, Вардан рассматривал сорта марены, как вдруг из-за 
развешанных тканей выглянула свирепая рожа Махара. Вардан так и прирос к стойке.
 Но Дарчо, величаво поправив сереброчеканный пояс, на котором висел кинжал, 
вызывающе спросил Махара: каким товаром он может угодить светлому князю?..

Сперва Махара старался посулами и угрозами принудить Вардана поехать в Исфахан, 
но наконец понял: положение мелика слишком видное, чтобы он мог исчезнуть 
незаметно, и поэтому согласился заполучить хотя бы пчеловода.

И пчеловод, со всеми предосторожностями и напутствиями Вардана, направился за 
Махара в Марабду.

На упреки Нуцы: «Разве не пора бросить ненужного князя? И почему подвергать 
опасности старика, привыкшего не к осам, а к пчелам?», Вардан хитро улыбнулся.

— Почему не дать заработать отцу? Только, если он раньше меня вернется, не 
выпускай на улицу до моего прибытия; еще проболтается, всех нас погубит.

Перепуганная Нуца поклялась держать отца под замком. Их беседа была прервана 
приходом Дато.

Мелик радостно сообщил, что двести верблюдов, нагруженных ящиками, вьюками