м, быстро спешились и приветствовали его; затем они 
вновь сели на коней и направились к свите Георгия.
     Царь узнал Колонкелидзе. Горная тропа была так узка, что не видно было, 
сколько ратников сопровождает эристава.
     На расстоянии полета стрелы Колонкелидзе и его свита вновь спешились и с 
большой почтительностью приветствовали Георгия и его свиту.
     Когда Колонкелидзе со склоненной головой подошел к царю и приложился к его 
руке, тот нехотя улыбнулся. Колонкелидзе стал смелее, заметив рядом с царем 
Мамамзе и начальника его замка Тохаисдзе. Он обвел взглядом свиту царя и 
пожалел, что выехал навстречу Георгию с такой небольшой свитой, – ему 
показалось, что царя сопровождают всего лишь триста всадников. Каштановый лес 
мог служить хорошим прикрытием, чтоб устроить засаду против царской дружины.
     Дорога пошла в гору. За это время их догнали передовые отряды царских 
войск. Тут Колонкелидзе стало не по себе. Сколько же тысяч ратников идут за 
царем?
     Беседа с царем не внушала тревоги. Был тихий солнечный вечер. Дружное 
фырканье коней, однотонный шум горной реки, синева высоких гор, подпирающих 
небо, – все это располагало к мирной беседе. Георгий, Колонкелидзе, Мамамзе и 
их свита вели такой непринужденный разговор, словно они забыли, что сошлись в 
этом ущелье для того, чтобы сразиться друг с другом.
     Колонкелидзе был приятным собеседником. Невысокого роста, худой, но 
мужественный с виду, с легкой проседью в бороде, он выглядел моложавым; 
юношески светились его медовые глаза.
     Царь несколько раз окинул его взглядом. Он припомнил вечер престольного 
праздника в Мцхете, когда Колонкелидзе соревновался с Шореной в верховой езде – 
они больше походили на брата с сестрой, чем на отца и дочь.
     Падали каштаны с ветвей, нависших над дорогой, гдето в горах трубил 
самецолень. Белки метались по сучьям высоких пихт.
     Царь умышленно пришпорил коня. Колонкелидзе последовал за ним, и, когда 
они опередили свиту, эристав осторожно завел беседу о «печальном 
недоразумении»; он все сваливал на «чернь» – дидойцев и галгайцев – и, говоря 
это, не сводил с царя ласковых глаз.
     С великой благодарностью говорил он о спасаларе, о том, как тот прогнал 
эту «чернь» за пховские горы, и тут же, как бы мимоходом, пожаловался, что хотя 
спасалар и взял заложников, забрал добычу доспехами и оружием, но все же 
повесил хевисбери.
     Георгий молча посмотрел еще раз на него, потом остановил лошадь, подозвал 
скорохода и велел срочно передать Звиаду отныне не трогать хевисбери, 
немедленно покинуть Цхракари и ждать его в Панкиси.
     Упоминание о Панкиси еще больше утвердило эристава в надежде, что царь 
через Панкиси хочет идти войной на кахетинского хорепископа.
     Утешало Колонкелидзе еще одно обстоятельство: он знал, что царь влюблен в 
Шорену. Знал он и о том, что царь не ладил с царицей. Вспомнил о том, что 
рассказывала ему Гурандухт: прислужницы видели, как на поминках Чиабера царь 
тайком посматривал на Шорену.
     Рассказ Тохаисдзе совпадал с его мыслями. Георгий заставил Фарсмана 
отравить крест, чтобы убить Чиабера. А затем разведется с царицей и женится на 
Шорене.
     В эту минуту Колонкелидзе твердо поверил, что царь приехал к нему, чтобы 
сватать Шорену. А если все это правда, то приезд Мамамзе и Тохаисдзе мог ему 
только помешать.
     Если Георгий в самом деле разведется с царицей и женится на Шорене, 
Колонкелидзе готов помочь ему в борьбе с кахетинским хорепископом. Родство с 
царем открывало честолюбивому эриставу новые возможности. Все это казалось ему 
естественным и понятным, и он со спокойным сердцем ехал впереди гостей.
     Колонкелидзе послал скорохода в Кветарский замок с приказом приготовиться 
к встрече царя и его свиты. Навстречу гостям вышли начальник крепости, семь 
хевистави и тринадцать хевисбери. Супруга эристава Гурандухт и дочь Шорена с 
приближенными и слугами встретили гостей у ворот замка.
     Двести пятьдесят волов, семь оленей и свыше трехсот овец закололи в тот 
вечер в замке Колонкелидзе.
     До начала пиршества царь и кветарский эристав некоторое время беседовали 
наедине, после чего совещались в присутствии пяти таоских азнауров, начальника 
крепости и трех хевистави.
     Решили, что царь и эристав Колонкелидзе на следующий же день выступят на 
Панкиси и оттуда пойдут осаждать кахетинские крепости.
     Царь надел кветарскому эриставу на большой палец кольцо с рубином. Он 
подарил ему серьги, византийский пояс, шлем и кольчугу, трех латных коней, 
знамя и копье. Обещал мир, на веки веков нерушимый, и полную неприкосновенность 
Кветарского эриставства.
     Колонкелидзе пригласил царя взглянуть на стадо оленей, которое он держал в 
загоне во дворе замка.
     – Мы их режем во время осады крепости, а в мирное время размножаем, – 
весело рассказывал хозяин гостю.
     Сверкающими глазами смотрел царь на прекрасных животных. Самки и самцы, 
вытянув шеи, закинули головы, чтобы посмотреть на пришедших; над стадом 
заколыхался целый лес рогов. Оленята, сохранившие еще природную пугливость, 
робко прятались меж ног покорных матерей. Лишь одна, самая красивая самка 
львиного цвета, стояла в стороне под рябиной, гордо закинув голову. Георгий 
приблизился к ней. Не трогаяс