давая  ни  гроша
деньгами, чтобы держать его постоянно в полной зависимости от себя.  После
нескольких минут изумленного созерцания Жак наконец сказал Мороку:
   - А неплохое все-таки у тебя ремесло;  ты  можешь  похвалиться,  что  в
данное время тебе во всем свете нет равного... это лестно!.. Жаль, что  ты
не ограничиваешься этим!
   - О чем ты толкуешь?
   - Да все об этом заговоре, за счет которого мы день и ночь гуляем.
   - Дело зреет, но минута еще не настала, - вот отчего мне  нужно,  чтобы
ты был рядом вплоть до великого события! Ты разве на это жалуешься?
   - Нет, черт возьми! - сказал Жак. - Что бы я теперь стал делать?  Я  бы
теперь не смог работать, если бы и захотел... водка меня сожгла... силы не
стало... у меня ведь не каменная голова и не железное тело, как у  тебя...
Но опьянеть от пороха, я еще на это гожусь... да, только на такую работу я
и способен... Оно и лучше. Это мешает мне думать.
   - О чем же ты не хочешь думать?
   - Ты знаешь... что, когда я могу думать... я думаю только об  одном!  -
мрачно проговорил Жак.
   - Все еще о Королеве Вакханок? - с презрением спросил Морок.
   - Все еще... только уж  мало...  Когда  я  перестану  о  ней  думать...
значит, я буду мертв... или вовсе оскотинюсь... знай это, дьявол!
   - Полно, ты никогда не был  здоровее...  и  умнее,  болван!  -  отвечал
Морок, укрепляя чалму.
   Разговор был  прерван  появлением  Голиафа,  стремительно  вошедшего  в
уборную. Казалось, этот геркулес  еще  больше  вырос.  Он  был  в  костюме
Алкида.  Его  огромные  члены,  изборожденные  толстыми  венами  в   палец
толщиной, вздувались под трико телесного цвета,  ярко  оттенявшим  красные
штаны.
   - Что ты ворвался, как буря? - спросил Морок.
   - Это в зале буря: им надоело ждать, и они вопят, как бешеные. Да  если
бы еще только это!..
   - А что там еще?
   - Смерть не может сегодня выступать.
   Морок быстро, с тревогой повернулся.
   - Это почему? - воскликнул он.
   - Я сейчас ее видел... она забилась в угол клетки и  так  прижала  уши,
точно их у нее отрезали... Вы знаете, что это значит!
   - И это все? - сказал Морок, оборачиваясь к  зеркалу,  чтобы  закончить
свой головной убор.
   - Кажется, довольно и этого... раз она сегодня в припадке  ярости...  С
той ночи, когда она там, в Германии, распотрошила белую клячу,  я  никогда
не видал ее более разъяренной: глаза горят точно свечки.
   - Тогда на нее надо надеть ошейник.
   - Ее ошейник?
   - Ну да, с пружиной.
   - И я должен служить  вам  горничной?  -  сказал  великан.  -  Приятное
занятие!
   - Молчать!
   - Это еще не все... - со смущением прибавил Голиаф.
   - Еще что?
   - Да уж лучше вам сказать... теперь...
   - Будешь ты говорить?
   - Ну... он... здесь.
   - Кто, скотина?
   - Англичанин!
   Морок задрожал; у него опустились руки.
   Жака поразила бледность и растерянный вид укротителя.
   - Англичанин!.. ты его видел? - воскликнул Морок. - Ты убежден, что это
он?
   - Более чем... я смотрел через дырочку в занавесе. Он сидит в маленькой
ложе у самой сцены... видимо, хочет смотреть на вас поближе... Узнать  его
не трудно по остроконечному лицу, длинному носу и круглым глазам!
   Морок  снова  вздрогнул.  Этот  человек,  всегда  мрачно  бесстрастный,
казался теперь таким смущенным и перепуганным, что Жак спросил:
   - Что это за англичанин?
   - Он следует за мной от Страсбурга, где мы с ним встретились, - отвечал
Морок, не в силах скрыть подавленность. -  Он  ехал  потихоньку  на  своих
лошадях, следом за  мной,  останавливаясь  там  же,  где  и  я,  чтобы  не
пропустить ни одного моего представления. Но за два дня до приезда в Париж
он от меня отстал... и я уже думал, что  избавился  от  него!  -  прибавил
Морок со вздохом.
   - Избавился?.. как ты странно говоришь, - с  удивлением  начал  Жак.  -
Такой выгодный зритель... такой поклонник!
   - Да! - возразил Морок, становясь все более угрюмым  и  подавленным.  -
Этот мерзавец заключил громадное пари, что я буду в один  прекрасный  день
растерзан в его присутствии моими  зверями...  Он  надеется  выиграть  это
пари... вот почему и следует за мною!
   Голыш нашел идею англичанина столь необычной и забавной, что разразился
неудержимым смехом, так он давно не хохотал.
   Морок, побледнев от гнева, бросился на него с таким грозным видом,  что
Голиаф поспешил его удержать.
   - Ну, полно... полно! - сказал Жак. - Не сердись... я не буду смеяться,
если это серьезно.
   Морок успокоился и спросил Голыша глухим голосом:
   - Считаешь ли ты меня трусом?
   - Вот еще выдумал!
   - Ну, а этот англичанин с его шутовской рожей для меня страшнее и тигра
и пантеры!
   -