Сент-Эрем.
   - В это пустынное и печальное место... господина Гарди?
   Отцу д'Эгриньи начало казаться, что он видит сон.
   - Ну да: господина Гарди, - пожимая плечами, сказал Роден.
   - Увезти господина Гарди... теперь... когда Габриель...
   - Не пройдет и получаса, как господин Гарди на  коленях  будет  умолять
меня увезти его из Парижа как можно дальше, в пустыню, если это возможно.
   - Но Габриель?
   - А письмо от архиепископа, которое сейчас принесли?
   - Да ведь вы сказали, что поздно!
   - Тогда у меня не было _зацепки_, а теперь есть!  -  отвечал  отрывисто
Роден.
   И с этими словами преподобные отцы поспешно покинули тайник.



36. ПОСЕЩЕНИЕ

   Бесполезно   указывать,   что   Габриель,   спасая   господина   Гарди,
пользовался, с присущим ему достоинством, самыми благородными  средствами,
чтобы вырвать его из-под убийственного влияния святых отцов.  Ему,  с  его
чистой и прекрасной душой, было противно открывать низкие интриги злодеев,
и он решился бы на это средство только  в  крайнем  случае,  если  бы  его
проникновенные  и  дружеские  слова  были  бессильны   перед   ослеплением
господина Гарди.
   - Труд, молитва и прощение! - с восторгом проговорил господин Гарди.  -
Этими тремя словами вы вернули меня к жизни и надежде...
   Не успел господин Гарди произнести эти слова, как дверь отворилась, и в
комнату вошел слуга. Он молча подал молодому священнику письмо.
   Габриель с удивлением взглянул на объемистый пакет, но, увидав  в  углу
небольшой условный знак,  быстро  его  распечатал  и  вынул  лист  бумаги,
сложенный в форме министерских депеш, с красной восковой печатью.
   - Боже! - невольно вырвался у него крик горестного изумления.
   И, обратившись к господину Гарди, он сказал:
   - Извините...
   - Что такое?  Какая-нибудь  неприятная  весть?  -  с  участием  спросил
фабрикант.
   - Да... очень грустная! - уныло отвечал Габриель.
   Затем он прибавил про себя:
   -  Так  вот  зачем  меня  вызывали  в  Париж...  и  даже  не   захотели
выслушать... Удар наносится без возможности оправдаться! -  И  с  глубоким
вздохом он покорно прибавил: - Нечего делать... я должен повиноваться... и
повинуюсь... так предписывают мне... мой обет.
   Господин Гарди,  не  сводивший  с  Габриеля  беспокойного,  удивленного
взора, участливо спросил его:
   - Хотя моя дружба и благодарность еще так новы... но не могу ли  я  вам
быть полезен? Я столь многим вам обязан... и был бы счастлив, если бы  мог
что-нибудь для вас сделать.
   - Вы  много  для  меня  сделаете,  брат  мой,  оставив  мне  счастливое
воспоминание об этом дне... Это облегчит мою покорность жестокому горю.
   - У вас есть горе? - с живостью сказал господин Гарди.
   - Скорее... тяжелая весть... - и Габриель, отвернувшись, смахнул слезу.
- Но добрый и  справедливый  Бог  меня  не  оставит  своими  утешениями...
Немалым утешением является уже то, что  я  вижу  вас  на  хорошем,  благом
пути... Прощайте, брат мой... до скорого свидания...
   - Вы меня покидаете?
   - Так нужно. Во-первых, я должен узнать, как сюда попало это  письмо...
затем я обязан тотчас  же  повиноваться  полученному  приказу...  Агриколь
скоро явится к вам... он передаст мне ваше решение и сообщит ваш  адрес...
и мы увидимся, когда вы только захотите.
   Из скромности господин  Гарди  не  пытался  узнать  причину  внезапного
огорчения Габриеля. Он сказал:
   - Вы спросили меня, когда мы увидимся. Давайте  завтра.  Я  сегодня  же
уеду из этого дома.
   - Тогда до завтра,  дорогой  брат,  -  сказал  Габриель,  пожимая  руку
господину Гарди, который невольно, быть может инстинктивно,  ухватился  за
его руку, точно боялся отпустить Габриеля от себя.
   Молодой священник с удивлением посмотрел на  господина  Гарди,  и  тот,
улыбаясь, отпустил его руку, говоря:
   -  Простите  меня,  брат  мой,  но  из-за  всего  того,  что  я   здесь
выстрадал... я стал словно ребенок... боюсь остаться один.
   - А я теперь спокоен относительно вас... я оставляю вас с утешительными
мыслями и пробудившимися надеждами. Их хватит, чтобы занять ваш  досуг  до
прихода Агриколя,  который,  верно,  не  запоздает...  До  свидания...  до
завтра, брат мой.
   - До завтра, дорогой мой спаситель. Приходите же непременно, потому что
мне  необходима  ваша  благожелательная  поддержка  при  первых  шагах  на
солнечном свете... Я так долго жил во мраке!
   - До завтра, -  сказал  Габриель,  -  а  пока  мужайтесь,  надейтесь  и
молитесь.
   - Мужаться, надеяться и молиться! - повторил господин Гарди. - С  этими
словами чувствуешь себя сильным.
   И он остался один.
   Странное дело: невольный страх, овладевший им, когда  Габриель  уходил,
принял теперь новую форму: господину Гарди стало  казаться,  что  какая-то
мрачная тень заполняет комнату вместо чистого и  нежного  сияния,  которое
излучало присутствие Габриеля. Вполне понятная  реакция,  если  принять  в
соображение  нравственное  и   физическое   состояние   господина   Гарди,
потрясенного в течение одного дня столь различными впечатлениями.
   Спустя четверть часа по уходе Габриеля в комнату вошел слуга, обязанный
обслуживать пансионеров преподобных отцов, и подал письмо.
   - От кого это письмо? - спросил господин Гарди.
   - От  одного  из  пансионеров  этого  дома,  сударь,  -  сказал  слуга,
покло