будет абсолютно невозможно?
Когда вы выйдете отсюда, вы подадите жалобу на меня и на  свою  семью.  Не
так ли?  Что  же  из  этого  выйдет?  Начнется  следствие,  будут  вызваны
свидетели,  правосудие  произведет  самые  подробные  дознания...  Что  же
дальше?  Конечно,  станет  известным  и  это  покушение,   которое   я   и
настоятельница  монастыря,  во  избежание  толков  хотели   оставить   без
последствий.  Ввиду  того,  что  это  деле  уголовное  и   предусматривает
наказание, связанное с поражением в правах,  начнут  деятельно  отыскивать
виновников. А так как они, вероятно, задержались в  Париже,  -  то  ли  из
долга, то ли из-за работы,  -  да  к  тому  же  чувствуют  себя  в  полной
безопасности, поскольку действовали из благородных побуждений, то их очень
скоро найдут и арестуют. Кто же будет виновен в аресте? Вы  сами,  подавая
на нас жалобу.
   - Это было бы ужасно, месье! Это невозможно!
   - Очень возможно, - продолжал господин Балейнье. - В то время, как я  и
настоятельница, несмотря  на  наше  неоспоримое  право  жаловаться,  хотим
погасить это дело,  вы...  вы...  для  которой  эти  несчастные  рисковали
каторгой... вы намереваетесь их предать!
   Адриенна достаточно понимала иезуита и сразу  догадалась,  что  чувство
жалости и милосердия доктора Балейнье к Дагоберу и его сыну вполне зависит
от того, какое решение она примет:  даст  волю  своему  законному  желанию
отомстить врагам или нет... Роден, приказания которого исполнял, сам  того
не  зная,  доктор,  был  слишком  ловок,  чтобы  объявить  мадемуазель  де
Кардовилль прямо: "Если вы  вздумаете  нас  преследовать,  мы  донесем  на
Дагобера и его  сына";  ведь  можно  добиться  тех  же  результатов,  если
хорошенько ее напугать опасностями, угрожающими друзьям. Как ни мало  была
девушка  знакома  с  законами,  она  благодаря  простому  здравому  смыслу
понимала, что ночное предприятие старика  и  сына  может  навлечь  на  них
серьезные неприятности. В то  же  время,  думая  обо  всем  том,  что  она
выстрадала в этом доме,  перечисляя  все  обиды,  накопившиеся  в  глубине
сердца, Адриенна считала оскорбительным для себя  отказаться  от  горького
удовольствия публично разоблачить и посрамить  гнусные  махинации.  Доктор
Балейнье исподтишка наблюдал за своей одураченной, по его мнению,  жертвой
и, казалось, очень хорошо понимал причину ее молчания и нерешительности.
   -  Позвольте,  однако,  месье,  -  начала  она  не  без   смущения.   -
Предположим, что я, по какому бы то ни было поводу, решусь не подавать  ни
на кого жалобы, забыть все зло, какое было мне  нанесено,  -  когда  же  я
выйду отсюда на свободу?
   - Не знаю: все  будет  зависеть  от  вашего  выздоровления,  -  отвечал
доктор. - Положим, оно идет довольно быстро... но...
   - Снова эта глупая и дерзкая комедия! -  с  негодованием  прервала  его
мадемуазель де Кардовилль. -  Я  вас  прошу  сказать  мне  прямо:  сколько
времени я буду еще заперта в этом ужасном доме...  Настанет  же,  наконец,
день, когда меня должны будут выпустить?
   - Надеюсь... - с набожной миной отвечал светский иезуит, - но  когда  -
не знаю... Впрочем, я должен вас предупредить, что  всякие  попытки  вроде
той, что сделана ночью, теперь уже неосуществимы: приняты строгие  меры...
За вами учрежден самый тщательный надзор, чтобы у  вас  не  было  никакого
сообщения с внешним миром; это необходимо для вашей же  пользы,  иначе  вы
снова можете прийти в состояние опасного возбуждения.
   - Так что, - спросила испуганная Адриенна, - по сравнению  с  тем,  что
меня ожидает, я, значит, пользовалась свободой все это время?
   - Все делается прежде всего для вашей пользы! -  отвечал  доктор  самым
убедительным тоном.
   Мадемуазель де  Кардовилль,  чувствуя  бессилие  своего  негодования  и
отчаяния,  с  раздирающим  вздохом  закрыла  лицо  руками.  В  это   время
послышались шаги, и в комнату вошла, предварительно постучавшись, одна  из
сиделок.
   - Месье, - сказала она доктору  испуганно,  -  какие-то  два  господина
требуют немедленного свидания с вами и с барышней.
   Адриенна с живостью подняла голову; лицо ее было в слезах.
   - А как зовут этих господ? - спросил Балейнье, сильно удивленный.
   - Один из них,  -  продолжала  сиделка,  -  сказал  мне:  "Предупредите
доктора, что я следователь и имею дело до  мадемуазель  де  Кардовилль  по
поручению суда".
   - Следователь! -  вырвалось  у  доктора,  вспыхнувшего  от  волнения  и
тревоги.
   - Слава Богу!  -  воскликнула  Адриенна,  вскочив  с  места;  радостная
надежда сияла на ее лице сквозь  недавние  слезы.  -  Моих  друзей  успели
уведомить!.. Наконец-то наступил час правосудия!
   - Попросите их сюда, - сказал доктор Балейнье сиделке  после