поэтические  грезы,  молодая  работница,
одаренная  исключительным  природным  умом,  тотчас   же   поняла,   каким
источником наслаждения может быть для нее  подобное  занятие,  именно  для
нее, вечно одинокой и презираемой.
   И вот однажды, когда Агриколь  только  что  прочел  ей  одно  из  своих
стихотворений, Горбунья, к его великому удивлению, покраснев и смутившись,
созналась ему в том, что и  она  последовала  его  примеру.  Стихи  бедной
девушки грешили, быть может, в области размера и рифмы, но были  задушевны
и просты, как тихая жалоба, без горечи доверенная сердцу друга... С  этого
дня Агриколь и Горбунья обменивались взаимными советами и поощрениями.  Но
никому другому не поверяла она тайны своего творчества; впрочем, никто  бы
об этом и не догадывался: из-за дикой застенчивости большинство считало ее
дурочкой.
   Но как высока и прекрасна была душа этой несчастной! Ни в одной  из  ее
никому неведомых песен не вылилось ни единого слова гнева или злобы против
роковой участи, жертвой которой она стала с рождения. Это  была  грустная,
но кроткая жалоба; в ней звучали безнадежность и  покорность.  А  главными
были  звуки  бесконечной  нежности,  грустного   сочувствия,   ангельского
милосердия, обращенные ко всем несчастным, обездоленным, несущим, как она,
двойную тяжесть уродства и нищеты.
   Впрочем, в ее стихах часто выражалось наивное  и  искреннее  поклонение
красоте, без малейшей примеси зависти или горечи. Красотой она  любовалась
так же, как и солнцем.
   Но, увы!.. многие стихи, написанные Горбуньей, были  не  известны  даже
Агриколю. И он никогда не должен был узнать  о  них.  Молодой  кузнец,  не
обладавший  совершенной   красотой,   отличался   мужественной,   открытой
внешностью, выражавшей доброту и смелость; сердце у него было благородное,
пылкое и великодушное, ум выдающийся, веселость, мягкая и искренняя.
   Немудрено, что Горбунья, выросшая вместе с ним, полюбила его  так,  как
может любить несчастное создание, осужденное, из страха показаться слишком
смешным, прятать это чувство в самых глубоких тайниках сердца...  Горбунья
знала, что она сумеет скрыть свое  чувство,  и  потому  не  старалась  его
подавлять. И к чему? Кто и  когда  об  этом  узнает?  Ее  привязанность  к
Агриколю приписывалась  привычке  и  братским  отношениям,  существовавшим
между ними с детства; вот почему мучительное беспокойство, которое девушка
не могла скрыть, когда в 1830 году молодого рабочего принесли после  битвы
окровавленного к матери, ни у кого не возбудило подозрения.
   Обманутый, как все,  внешним  спокойствием,  Агриколь  не  мог  даже  и
заподозрить, что Горбунья его любила. Таков был нравственный  облик  бедно
одетой девушки, вошедшей к Франсуазе, пока та готовила ужин сыну.
   - А, это ты, Горбунья!  -  сказала  жена  Дагобера.  -  Ты  не  больна,
бедняжка? Мы с утра не видались, поцелуй-ка меня!
   Молодая девушка обняла мать Агриколя и ответила:
   - У меня была срочная работа, и мне не хотелось терять  ни  минуты;  но
теперь я закончила и пошла за углем. Не надо ли вам чего принести?
   - Нет, дитя мое, мне ничего не надо... Я только очень встревожена:  вот
уже половина девятого, а Агриколя все еще нет. - Затем Франсуаза прибавила
со вздохом: - Он просто убивается  на  работе  из-за  меня...  Ах,  как  я
несчастна,  бедная  Горбунья...  Знаешь,  я  совсем  слепну;   мои   глаза
отказываются служить после двадцати минут работы... я не  могу  шить  даже
мешки. Придется совсем сесть на шею бедному  сыну!  Это  приводит  меня  в
отчаяние...
   - Ах, госпожа Франсуаза! Что если бы Агриколь вас слышал!
   - Да, я это хорошо знаю... Бедный мальчик только обо мне и думает... но
это еще больше огорчает меня. А потом меня не может не беспокоить то,  что
он из-за меня лишает себя тех удобств, которые предоставляет своим рабочим
господин Гарди, достойный  и  превосходный  хозяин.  Подумай  только,  что
вместо своей душной мансарды, где и днем темно, он  мог  бы  за  небольшую
плату жить, как все его товарищи, в хорошей светлой комнате, теплой  зимой
и прохладной летом, с садом под окнами! А он так любит  зелень!  Я  уж  не
говорю о том, как далеко ему отсюда  ходить  до  фабрики  и  как  это  его
утомляет...
   - Но его усталость разом проходит как только  он  целует  вас,  госпожа
Бодуэн! Он хорошо знает, как вы привязаны к этому дому,  где  он  родился.
Впрочем, господин Гарди предлагал ведь вам поселиться в  Плесси  вместе  с
Агриколем?
   - Да, дитя мое... но тогда мне  бы  пришлось  покинуть  мою  приходскую
церковь! А на это я решиться не могу.
   - Ну, а теперь успокойтесь,  госпожа  Франсуаза,  -  сказала,  краснея,
Горбунья. - Вот он... Я слышу его голос.
   Действительно, на лестнице раздавалось звонкое, веселое пение.
   - Только бы он не заметил,  что  я  плакала,  -  сказала  бедная  мать,
тщательно вытерев глаза. - У него только  и  есть  один  свободный  часок,
когда он может успокоиться и отдохнуть... Избави Бог отравить  ему  и  эти
немногие минуты!..



3. АГРИКОЛЬ БОДУЭН

   Поэт-кузнец был высокий парень, лет двадцати четырех, ловкий и дюжий, с
загорелым лицом, с черными волосами  и  черными  глазами,  орлиным  но