, и  воспитывалась  вместе  с  Агриколем  и  Габриелем.  Бывают
несчастные создания, с самого рождения обреченные на горе. У Горбуньи была
сестра, необыкновенно хорошенькая девушка; их мать, Перрина Соливо,  вдова
разорившегося торговца,  отдала  красавице  всю  свою  слепую  и  безумную
любовь, а на долю некрасивой дочери оставила только презрение  и  жестокую
брань. Бедная девочка убегала к Франсуазе, чтобы излить горе в  слезах,  и
последняя, обласкав ее и утешив, принималась  по  вечерам  учить  Горбунью
шить и читать, чтобы развлечь бедного ребенка. Привыкшие, как  и  мать,  к
страданию,  Агриколь  и  Габриель  не  только  не  преследовали   Горбунью
насмешками, как другие дети, Которые забавлялись,  мучая  и  даже  избивая
бедную девочку, но всегда и  всюду  являлись  ее  любящими  защитниками  и
покровителями.
   Ей было пятнадцать лет, а сестре Сефизе семнадцать, когда мать  умерла,
оставив  девушек  в  страшной  нищете.  Сефиза  была  неглупая,  ловкая  и
проворная девица, но, в противоположность сестре, она принадлежала  к  тем
живым, беспокойным и пылким натурам, у которых жизнь бьет  через  край,  а
потребность в движении,  в  воздухе,  удовольствиях  становится  абсолютно
непреодолимой.  Она  была,  пожалуй,  доброй  девушкой,  хотя   и   сильно
избалованной. Сначала Сефиза слушалась  благоразумных  советов  Франсуазы,
переломила себя, выучилась шить и целый год работала вместе с сестрой.  Но
жизнь, полная страшных лишений, когда самый  упорный  труд  вознаграждался
так плохо, что  девушке  приходилось  терпеть  голод  и  холод,  не  могла
удовлетворить неспособную к сопротивлению Сефизу. Она была слишком молода,
хороша и пылка для подобных  страданий,  а  кругом  столько  соблазна,  ей
делали так много блестящих  предложений,  которые  подавали  надежду  быть
ежедневно сытой, не дрожать от холода,  прилично  и  чисто  одеваться,  не
гнуть спины над работой в течение пятнадцати часов в темной и вредной  для
здоровья  конуре.  Сефиза  не  устояла  и  уступила  желаниям  клерка   из
нотариальной конторы, который, конечно, не замедлил ее бросить. Тогда  она
перешла к приказчику из магазина, бросила его, в свою  очередь,  наученная
горьким опытом и сошлась с коммивояжером. Затем и его  она  покинула  ради
новых поклонников. Словом, после целого ряда измен и переходов от одного к
другому Сефиза, через год или два, сделалась  кумиром  в  среде  гризеток,
студентов и приказчиков, приобрела такую репутацию на загородных  пирушках
благодаря решительности характера, оригинальности ума и неутомимой страсти
к наслаждениям всякого рода, а  главное  -  благодаря  безумной  и  шумной
веселости, что ее единодушно назвали _Королевой вакханок_, и она оказалась
вполне достойной своего безумного королевства.
   Со времени шумной коронации  бедняжка  Горбунья  очень  редко  получала
известия о старшей сестре. Она горько о ней  сожалела  и  продолжала  свой
неустанный труд, еле-еле дававший ей _четыре франка_ в неделю.  Выучившись
у Франсуазы шить белье, молодая девушка занималась  приготовлением  грубых
рубашек для простонародья и солдат. Платили за них _три франка за дюжину_.
Рубашку надо было сшить, отделать  каймой,  приладить  воротник,  обметать
петли, пришить  пуговицы  -  короче  говоря,  работать  от  двенадцати  до
пятнадцати часов в сутки; в неделю  больше  четырнадцати  или  шестнадцати
штук сделать было невозможно. Таким путем и зарабатывала она  до  _четырех
франков_ в неделю.
   Несчастная девушка не являлась исключением: напротив, тысячи девушек  и
прежде, и теперь зарабатывают не больше. Это происходит оттого, что  плата
за  женский  труд  является  возмутительной  несправедливостью   и   диким
варварством: за их труд принято платить вдвое меньше, чем за такой же труд
мужчины. Портные и перчаточники получают вдвое больше,  вероятно,  потому,
что, хотя женщины работают наравне, они слабее, болезненней, а материнство
часто удваивает их нужды.
   _Итак Горбунья существовала на четыре франка в неделю_.
   Она существовала... то  есть  это  значит,  что,  усиленно  работая  от
двенадцати до пятнадцати часов в день, она добивалась того, что не умирала
сразу от голода,  холода  и  нищеты,  но  испытывала  постоянные  жестокие
лишения.
   Лишения ли?! Нет!
   Слово _лишения_ слишком плохо выражает то ужасное  состояние,  когда  у
человека не хватает того, что  необходимо  для  сохранения  здоровья,  для
поддержания дарованной Богом жизни: здорового жилья и воздуха, здоровой  и
достаточной пищи,  теплой  одежды.  Слово  _измор_  лучше  выразит  полный
недостаток   тех   жизненно   необходимых   вещей,   которые   справедливо
цивилизованное общество обязано было бы предоставлять  каждому  труженику,
поскольку его лишили права на землю, и он приходит в  мир  с  единственным
наследством: парой рабочих рук.
   Дикарь не пользуется благами цивилизации, но у  него  есть  по  крайней
мере звери, птицы, рыбы, плоды для утоления голода и деревья в лесах,  где
он может получить убежище и обогреться.
   Цивилизованный  человек,  лишенный   этих   Божьих   даров,   уважающий
собственность, как  неприкосновенную  святыню,  имеет,  наверно,  право  в
награду  за  ежедневный  тяжелый  труд,  обогащающий  страну,   на   такой
заработок, какой давал бы  ему  возможность  жить  _здоровой_  жизнью,  ни
больше, ни меньше!
   Можно ли назвать жизнью вечную борьбу на  грани,  отделяющую  бытие  от
могилы, борьбу с холодом, голодом и болезнями?
   И чтобы показать, до чего может дойти этот _измор_,  которому  общество
безжалостно  подвергает  тысячи  честных,  трудолюбивых   людей   жестоким
невниманием ко всем вопросам, каса