почитавшие  никакого  бога.  Наконец,
старший из них сделал знак; наклонясь к трупам, они стали вырезать  ножами
полосы мяса и, сидя на корточках, ели мертвечину.  Другие,  глядя  на  них
издали, кричали от ужаса; многие, однако, в  глубине  души  завидовали  их
мужеству...
   Среди ночи несколько человек подошли к гарамантам и,  скрывая,  как  им
этого хочется, попросили дать лишь  маленький  кусочек,  по  их  словам  -
только, чтобы испробовать. Более смелые  последовали  за  ними,  число  их
увеличивалось, и вскоре собралась целая толпа. Но почти все,  почувствовав
на губах вкус этого холодного мяса, опустили  руки;  некоторые  же  ели  с
наслаждением.
   Для того, чтобы увлечь своим примером  других,  они  стали  уговаривать
друг друга. Те, которые отказывались вначале, теперь шли  к  гарамантам  и
уже не возвращались. Они жарили на углях куски мяса, насаженные на  острие
копья, посыпали их вместо соли пылью и дрались из-за лучших кусков.  Когда
три трупа были съедены, все взоры устремились в даль равнины, ища  глазами
новую добычу.
   Но тут они вспомнили о карфагенянах, о двадцати пленниках,  взятых  при
последнем столкновении; до сих пор их никто не видел. Они исчезли; к  тому
же это была местью. Потом, так как нужно было жить, вкус к этой  пище  уже
привился, а иначе они умерли бы с голоду, - стали резать носильщиков воды,
конюхов, всех слуг наемников. Каждый день убивали  по  несколько  человек.
Некоторые ели очень много, окрепли и повеселели.
   Но вскоре некого стало употреблять в пищу. Тогда принялись за раненых и
больных. Ведь все равно они не могли выздороветь, не лучше ли избавить  их
от мучений? И как только кто-нибудь шатался от слабости, все кричали,  что
он погиб и должен служить  спасению  других.  Чтобы  ускорить  их  смерть,
прибегали к хитростям; у них крали последние остатки страшного  пайка,  на
них точно  нечаянно  наступали  ногой.  Умирающие,  притворяясь  сильными,
пытались  протягивать  руки,  подниматься,  смеяться.  Лишившиеся   чувств
просыпались от прикосновения зазубренного лезвия, которым отпиливали у них
части тела. Потом  убивали  просто  из  жестокости,  без  надобности,  для
удовлетворения своей ярости.
   На четырнадцатый день на войско спустился тяжелый теплый туман, обычный
в тех местах в конце зимы.  Перемена  температуры  вызвала  многочисленные
смерти, и разложение совершалось  с  теплой  горной  сырости  с  ужасающей
быстротой. Моросивший  на  трупы  дождь,  разлагая  их,  превратил  вскоре
равнину в большой гнойник. В воздухе носились белые испарения. Они ударяли
в нос, проникали под кожу, застилали  глаза.  Варварам  мерещилось  в  них
предсмертное  дыхание  товарищей,  их  отходящие   души.   Всех   охватило
отвращение. Им не хотелось прежней пищи, они предпочли бы умереть.
   Два дня спустя погода прояснилась, и снова пробудился голод.  Порою  им
казалось, что у них вырывают внутренности клещами. Тогда  они  катались  в
судорогах,  запихивали  себе  в  рот  землю,  кусали  руки  и  разражались
неистовым хохотом.
   Еще больше мучила их жажда, потому что не  оставалось  ни  капли  воды;
мехи были совершенно опустошена уже с девятого дня. Чтобы заглушить жажду,
они прикладывали к  языку  металлическую  чешую  поясов,  набалдашники  из
слоновой кости, лезвия мечей.  Бывшие  проводники  караванов  по  пустыням
стягивали себе животы  веревкой.  Другие  сосали  камень  или  пили  мочу,
охлажденную в медных шлемах.
   А войско из Туниса все еще не приходило! То, что оно было так  долго  в
пути, казалось им доказательством скорого его прибытия. К тому же Мато, на
доблесть которого можно было положиться, не оставит их. "Завтра придут!" -
говорили они, и так проходил еще день.
   Вначале они молились, давали обеты, произносили заклинания;  но  теперь
они чувствовали к своим богам только ненависть и  из  мести  старались  не
верить в них.
   Люди буйного нрава погибали первыми; африканцы выдерживали голод лучше,
чем галлы. Зарксас лежал среди балеаров, вытянувшись, недвижный, перекинув
волосы через руку. Спендий нашел растение с широкими листьями, выделявшими
обильный сок; он заявил, что растение ядовитое, для того чтобы другие  его
не касались, а сам питался этим соком.
   Все настолько обессилели, что не  могли  сбить  ударом  камня  летающих
воронов. Временами, когда ягнятник садился на труп  и  в  течение  долгого
времени потрошил его, кто-нибудь из варваров ползком подкрадывался к нему,
держа в  зубах  дротик.  Птица  с  белыми  перьями,  обеспокоенная  шумом,
отрывалась от трупа, потом, спокойно оглядываясь, как баклан,  стоящий  на
подводном камне среди волн, вновь погружала  в  труп  свой  отвратительный
желтый клюв; придя в отчаяние,  человек  падал  лицом  в  пыль.  Некоторым
удавалось находить хамелеонов, змей. Но больше  всего  поддерживала  людей
любовь к жизни. Они всецело сосредоточивались  на  этом  чувстве  и  жили,
привязанные к существованию напряжением воли, продлевавшим его.
   Наиболее выносливые держались вместе,  сидели,  расположившись  кругом,
среди  равнины,  между  мертвыми;  закутавшись  в  плащи,  они   безмолвно
отдавались печали.
   Те, что родились в городах, вспоминали шумные улицы,  таверны,  театры,
бани и цирюльни, в которых рассказывают столько интересного. Другие  вновь
видели перед собой деревню при заходе солнца, когда волнуются желтые  нивы
и  большие  волы  с  ярмом  от  плуга  на  шее  поднимаются   по   холмам.
Странствовавшие мечтали о водоемах, охотники  -  о  лесах,  ветер