в,  разных  размеров,  разных  эпох  -  начиная  со
старинных ассирийских, тонких, как ноготь, до старинных  латинских,  толще
руки, и от эгинских  монет  в  виде  пуговиц  до  бактрианских  дощечек  и
коротких брусков древней  Лакедемонии;  некоторые  были  ржавые,  грязные,
позеленевшие от воды, почерневшие от огня; их захватили сетями  или  нашли
после осады городов среди развалин. Суффет быстро подсчитал, соответствуют
ли наличные суммы представленным ему счетам прибыли и потерь. Перед уходом
он увидел три медных кувшина, совершенно пустых. Абдалоним отвернул голову
в знак ужаса; Гамилькар, примирившись с потерями, ничего не сказал.
   Через несколько коридоров и зал они пришли, наконец, к  двери,  где  на
страже стоял человек,  для  верности  привязанный  вокруг  живота  длинной
цепью, вделанной в стену. Это был  римский  обычай,  недавно  введенный  в
Карфагене. У раба чудовищно отросли борода и ногти, и  он  качался  справа
налево, как зверь в клетке. Завидев  Гамилькара,  он  бросился  к  нему  с
криком:
   - Сжалься надо мной, Око Ваала! Смилуйся и умертви меня! Вот уже десять
лет, как я не видел солнца! Во имя твоего отца, сжалься надо мной.
   Гамилькар, не отвечая ему, ударил несколько раз в ладони; появились три
человека, и все четверо сразу, напрягая силы,  вынули  из  колец  огромный
засов, замыкавший дверь. Гамилькар взял светильник и исчез во мраке.
   Можно было предположить, что там находились семейные гробницы, на самом
же деле это был большой колодезь. Он был вырыт,  чтобы  обмануть  ожидания
воров,  и  в  нем  ничего  не  хранилось.  Гамилькар  обошел  его,  потом,
наклонившись, повернул на валиках огромный жернов и проник через отверстие
в конусообразное помещение.
   Стены его были покрыты медной чешуей; посредине на гранитном пьедестале
стояла статуя Кабира, носившего имя Алета, который первый устроил  рудники
в Кельтиберии. У подножия статуи крестообразно  расположены  были  большие
золотые щиты и серебряные вазы чудовищных размеров с закрытыми горлышками,
странной формы и совершенно не  годные  для  употребления;  много  металла
отливалось таким образом,  чтобы  сделать  невозможным  похищение  и  даже
перемещение сокровищ.
   Гамилькар зажег своим светильником рудниковую  лампу,  прикрепленную  к
головному убору идола;  зеленые,  желтые,  синие,  фиолетовые,  винного  и
кровавого цвета огни осветили  вдруг  залу.  Она  была  полна  драгоценных
камней, заключенных в золотые сосуды вроде  тыквенных  бутылок.  Они  были
подвешены, как лампы, к бронзовым постаментам. Отдельно лежали вдоль  стен
самородки. Среди камней были калаисы, извлеченные из недр горы  с  помощью
пращей, карбункулы, образовавшиеся из мочи рысей, глоссопетры,  упавшие  с
луны, тианы, алмазы, сандастры, бериллы, три рода рубинов,  четыре  породы
сапфиров и двенадцать  разновидностей  изумруда.  Камни  сверкали  подобно
брызгам молока, синим льдинкам, серебряной пыли и отбрасывали огни в  виде
полос,  лучей,  звезд.  Нефриты,  порожденные  громом,  сверкали  рядом  с
халцедонами, исцеляющими от яда. Были там еще топазы с  горы  Забарки  для
предотвращения ужасов, бактрианские опалы, спасавшие от выкидышей, и  рога
Аммона, которые кладут под кровать, чтобы вызвать сны.
   Огни камней и свет ламп отражались в больших золотых  щитах.  Гамилькар
стоял, улыбаясь,  скрестив  руки;  он  наслаждался  не  столько  зрелищем,
сколько   сознанием   своего   богатства.   Сокровища   были   недоступны,
неисчерпаемы, бесконечны. Предки, спавшие под  его  ногами,  посылали  его
сердцу частицу своей вечности. Он чувствовал близость к  подземным  духам.
То было подобие радости Кабира;  сверкающие  лучи,  касавшиеся  его  лица,
казались ему концом невидимой сети, которая через бездны привязывала его к
центру мира.
   Мелькнувшая в голове мысль вызвала в нем дрожь, и, став  позади  идола,
он направился прямо к стене. Потом стал рассматривать среди татуировки  на
своей руке горизонтальную линию с двумя другими, перпендикулярными, что на
ханаанском  счислении  означало  число  тринадцать.   Он   пересчитал   до
тринадцатой бронзовые пластинки и  еще  раз  поднял  свой  широкий  рукав;
вытянув правую руку, он прочел на другом месте руки  другие  линии,  более
сложные, и легким движением провел по ним пальцами, будто играя  на  лире.
Наконец, он ударил семь раз большим пальцем, и  целая  часть  стены  сразу
повернулась.
   Она скрывала склеп, где  хранилось  много  таинственного,  безыменного,
неисчислимо дорогого. Гамилькар  спустился  по  трем  ступенькам,  взял  в
серебряном тазу кожу  ламы,  плававшую  в  черной  жидкости,  потом  снова
поднялся наверх.
   Абдалоним опять пошел впереди  него.  Он  ударял  о  плиты  пола  своей
высокой палкой с колокольчиками на набалдашнике и перед каждым  отделением
громко   произносил   имя   Гамилькара,   сопровождая   его   хвалами    и
благословениями.
   В круглой галерее, куда сходились все проходы, нагромождены были  вдоль
стен балки из альгумина, мешки с лавзонией, лепешки из лемносской глины  и
черепаховые щиты, наполненные жемчугом. Суффет, проходя мимо,  касался  их
своим платьем, даже не глядя  на  огромные  куски  амбры,  вещества  почти
божественного, созданного лучами солнца.
   Из одного отделения вырывался благоуханный пар.
   - Открой дверь!
   Они вошли.
   Голые люди