ило  им  сделать  едва
уловимое движение, как он нагонял их и, поднося руку к  шляпе,  спрашивал:
"Чем могу служить?"
   Поравнявшись с кузницей, Родольф,  вместо  того  чтобы  идти  прямо  по
дороге до самой заставы, круто повернул на тропинку, увлекая за собою г-жу
Бовари.
   - Будьте здоровы, господин Лере! - сказал он. - Всего наилучшего!
   - Ловко же вы от него отделались! - смеясь, сказала Эмма.
   - А для чего нам посторонние? - сказал он. - Раз уж мне сегодня  выпало
на долю счастье быть с вами...
   Эмма покраснела. Не закончив своей  мысли,  Родольф  заговорил  о  том,
какая сегодня хорошая погода и как приятно  идти  по  траве.  Ромашки  уже
цвели.
   - Прелестные цветочки! - сказал он.  -  Их  тут  так  много,  что  всем
здешним влюбленным хватит на гаданье. Не нарвать ли?  Как  вы  думаете?  -
спросил он.
   - А вы разве влюблены? - слегка покашливая, спросила Эмма.
   - Гм! Гм! Как знать! - ответил Родольф.
   На лугу становилось людно, хозяйки задевали встречных  своими  большими
зонтами, корзинками, малышами.  То  и  дело  приходилось  уступать  дорогу
тянувшимся длинной вереницей батрачкам с серебряными колечками на пальцах,
в синих чулках в туфлях без каблуков; на близком расстоянии от  них  пахло
молоком. Держась за руки, они прошли всю луговину -  от  шпалеры  осин  до
пиршественного  шатра.  Скоро  должен  был  начаться  осмотр  выставки,  и
земледельцы один за другим входили  в  круг,  огороженный  кольями,  между
которыми была натянута длинная веревка, и напоминавший ипподром.
   На  кругу,  мордами  к  бечеве,   вычерчивая   ломаную   линию   своими
неодинаковыми спинами, стоял скот. Уткнув рыла в  землю,  дремали  свиньи,
мычали телята, блеяли овцы, коровы с поджатыми  ногами  лежали  брюхом  на
траве и, мигая тяжелыми веками, медленно пережевывали жвачку, а  над  ними
вился жужжащий рой мух. Жеребцы взвивались на дыбы  и,  косясь  на  кобыл,
заливисто ржали; конюхи, засучив рукава,  держали  их  под  уздцы.  Кобылы
стояли смирно, вытянув гривастые шеи, а жеребята то лежали в тени, которая
падала от маток, то подходили пососать. А  над  длинной  волнистой  линией
всех этих сгрудившихся тел то здесь, то там  вспененным  валом  вздымалась
развевавшаяся на ветру белая  грива,  выступали  острые  рога  или  головы
бегущих людей. Поодаль, шагах в ста от барьера, не шевелясь, точно отлитый
из бронзы, стоял огромный черный бык в наморднике, с  железным  кольцом  в
ноздре. Мальчик в обносках держал его за веревку.
   Между двумя рядами  экспонатов  тяжелым  шагом  шли  какие-то  господа,
осматривали  каждое  животное,  потом  тихо  совещались.  Один   из   них,
по-видимому - самый главный, на ходу что-то  заносил  в  книжку.  Это  был
председатель жюри, г-н Дерозере из Панвиля. Увидев Родольфа, он бросился к
нему и с любезной улыбкой спросил:
   - Что же вы нас покинули, господин Буланже?
   Родольф ответил, что сейчас придет. Но как только председатель  скрылся
из виду, он сказал Эмме:
   - Нет уж, я останусь с вами! Ваше общество куда приятнее!
   Продолжая посмеиваться  над  выставкой,  Родольф  для  большей  свободы
передвижения показал полицейскому синий пригласительный  билет.  Время  от
времени он даже останавливался перед  примечательными  "экземплярами",  но
г-жа Бовари не проявляла к ним ни  малейшего  интереса.  Заметив  это,  он
проехался насчет туалетов ионвильских дам, потом извинился за  небрежность
своей одежды. Его туалет представлял  собою  то  сочетание  банальности  и
изысканности, в котором  мещане  обыкновенно  видят  признак  непостоянной
натуры, душевного разлада, непреодолимого желания порисоваться, во  всяком
случае признак несколько пренебрежительного отношения к правилам приличия,
и это пленяет обывателей или,  наоборот,  возмущает.  Так,  у  Родольфа  в
вырезе серого тикового жилета надувалась от  ветра  батистовая  рубашка  с
гофрированными рукавами, панталоны в широкую полоску доходили до  лодыжек,
а под ними виднелись лаковые ботинки с нанковым верхом.  Отлакированы  они
были до зеркального блеска, и в них отражалась трава. Держа руку в кармане
пиджака, сдвинув  набок  соломенную  шляпу,  Родольф  расшвыривал  носками
ботинок конский навоз.
   - Впрочем, - прибавил он, - в деревне...
   - И так сойдет, - сказала Эмма.
   - Вот именно, -  подхватил  Родольф.  -  Разве  кто-нибудь  из  местных
уважаемых граждан способен оценить хотя бы покрой фрака?
   И тут  они  заговорили  о  провинциальной  пошлости,  о  том,  как  она
засасывает, как она разрушает все иллюзии.
   - Вот и я начинаю впадать в уныние... - сказал Родольф.
   - Вы? - с удивлением спросила Эмма. - А я думала, вы такой веселый!
   - Да, с виду, потому что на людях я умею носить маску шутника. А  между
тем сколько раз, глядя на озаренное луною кладбище, я спрашивал  себя,  не
лучше ли соединиться с теми, кто спит вечным сном...
   - А ваши друзья? - спросила Эмма. - О них вы не подумали?
   - Друзья? Какие друзья? Где они? Кому я нужен?
   При этом он издал легкий свист.
   Но тут им пришлось расступи