он.
   Эмма, видимо, не очень обрадовалась. Быть может, она подозревала  ложь?
Леон покраснел.
   - Но если до трех часов меня не будет, ты уж меня не  жди,  дорогая,  -
предупредил он. - А теперь прости - мне пора. Прощай!
   Он пожал ей руку, но ответного пожатия не ощутил. Эмма  уже  ничего  не
чувствовала, кроме душевной пустоты.
   Пробило четыре часа, и она по привычке, как автомат, встала с  места  -
надо было ехать обратно в Ионвиль.
   Погода стояла прекрасная. Был один из тех  ясных  и  свежих  мартовских
дней, когда солнце  сияет  на  белом-белом  небе.  Руанцы,  нарядные  ради
воскресного дня, разгуливали и, казалось, наслаждались жизнью. Эмма  дошла
до соборной площади. Только что кончилась всенощная, и  народ  расходился.
Толпа, словно река из трех пролетов моста, текла из трех церковных дверей,
а у главного входа неподвижной скалой высился привратник.
   И тут Эмма припомнила день, когда, полная надежд  и  сомнений,  входила
она под эти своды, а любовь ее в тот миг была еще глубже громадного храма.
Она плохо сознавала, что с ней творится, но все же продолжала  идти,  хотя
ноги у нее подкашивались, а из глаз текли под вуалью слезы.
   - Берегись! - крикнул голос из распахнувшихся ворот.
   Она остановилась и пропустила вороную лошадь, приплясывавшую в оглоблях
тильбюри, которым правил какой-то джентльмен в собольей шубе. Кто  бы  это
мог быть? Эмма его где-то видела... Лошадь рванула и укатила.
   Да это же виконт! Эмма оглянулась  -  улица  была  пуста.  Подавленная,
измученная, Эмма прислонилась к стене, чтобы не упасть.
   Потом она подумала, что, вероятно, ошиблась. Вообще она уже  ничего  не
понимала. Все в ней самой и вокруг нее было  ненадежно.  Она  чувствовала,
что погибает, чувствовала, что катится в пропасть. И она даже обрадовалась
милому Оме, - держа в руке платок с  полдюжиной  "тюрбанчиков"  для  своей
супруги, он стоял во дворе "Красного креста" и  наблюдал  за  тем,  как  в
"Ласточку" грузят большой ящик с аптекарскими товарами.
   "Тюрбанчики" - тяжелые хлебцы в виде чалмы, которые принято есть постом
и непременно - с соленым маслом, - г-жа Оме очень любила. Это единственный
уцелевший образец средневековой  кулинарии,  восходящий,  быть  может,  ко
времени крестовых походов: такими  хлебцами,  вероятно,  наедались  досыта
могучие нормандцы, которым при желтом свете  факелов  казалось,  будто  на
столах среди кувшинов с  вином  и  громадных  окороков  выставлены  им  на
съедение головы сарацинов. Аптекарша, несмотря на  скверные  зубы,  грызла
тюрбанчики с героическим упорством, поэтому г-н  Оме,  всякий  раз,  когда
бывал в Руане, покупал их для нее в лучшей булочной на улице Масакр.
   - Какая приятная встреча! - сказал он, подсаживая Эмму в "Ласточку".
   Затем привязал  тюрбанчики  к  ремню  багажной  сетки,  снял  шляпу  и,
скрестив руки, принял наполеоновскую задумчивую позу. Но когда у  подножья
горы, по обыкновению, показался слепой, он воскликнул:
   - Не понимаю, как это власти до сих пор терпят  столь  предосудительный
промысел! Таких несчастных нужно отделить от общества и приучить к  труду!
Прогресс двигается черепашьим шагом, честное слово! Мы  недалеко  ушли  от
варваров!
   Слепой протягивал шляпу,  и  она  тряслась  у  края  занавески,  словно
отставший клочок обоев.
   - Последствие золотухи! - возгласил фармацевт.
   Он прекрасно знал этого  горемыку,  но  притворился,  будто  видит  его
впервые, и стал сыпать специальными выражениями: роговая оболочка, склера,
габитус, фаниес, а затем отеческим тоном заговорил с ним:
   - И давно ты, мой друг, болеешь этой  ужасной  болезнью?  Вместо  того,
чтобы шататься по кабакам, ты бы лучше придерживался определенного режима.
   Он советовал ему пить хорошее вино, хорошее пиво, есть х