|
терпится увидеть человеческое лицо, что он спешит
присоединиться к попутчикам, - потому-то молодой барон ускорил
шаг, торопясь догнать повозку, которая продвигалась с трудом;
песок скрипел под ее колесами, подобно лемехам плуга, врезавшим
в землю глубокие борозды.
Увидев Сигоньяка, идущего рядом с повозкой, Изабелла стала
жаловаться, что ей неудобно сидеть, и пожелала сойти, по ее
словам, размять ноги, на деле же с благим намерением веселой
болтовней отвлечь молодого барона от грустных дум.
Словно туча, пронизанная солнечным лучом, рассеялась
печаль, омрачавшая лицо Сигоньяка, когда девушка оперлась о его
руку, чтобы пройтись с ним по дороге, довольно гладкой в этом
месте.
Так они шли друг подле друга. Молодая актриса читала
Сигоньяку не очень складные, по ее мнению, стихи из одной своей
роли, которые просила его исправить, как вдруг слева в чаще
кустов зазвучал рог, захрустел под копытами коней сухостой,
ветви раздвинулись, - на дороге появилась юная Иоланта де Фуа
во всем великолепии Дианы Охотницы. От быстрого галопа ярче
разрумянились ее щеки, розовые ноздри трепетали, а грудь высоко
вздымалась над расшитым золотом бархатным корсажем. Разорванная
в нескольких местах длинная юбка наездницы и царапины на боках
лошади показывали, что неустрашимая амазонка не боится ни чащи,
ни зарослей; хотя пыл породистого животного не нуждался в
поощрении, а жилы на его шее, белой от пены, налились
благородной кровью, Иоланта подстегивала его кончиком хлыста с
аметистовым набалдашником, на котором был выгравирован ее герб,
вынуждая коня проделывать скачки и курбеты, к вящему восторгу
трех-четырех разряженных всадников, рукоплескавших грациозной
отваге новой Брадаманты.
Вскоре Иоланта, наскучив мнимой борьбой, опустила поводья
и проскакала мимо Сигоньяка, бросив на него взгляд, исполненный
презрения и высокомерной дерзости.
- Посмотрите-ка на барона де Сигоньяка, - крикнула она
троим щеголям, скакавшим за ней следом, - он сделался рыцарем
странствующей комедиантки!
Кавалькада с хохотом умчалась прочь, подняв за собой
облако пыли. Сигоньяк в порыве гнева и стыда схватился за
рукоять шпаги; но бежать пешему за всадниками было бы безумием,
да и не мог же он вызвать на дуэль Иоланту. Томная покорность
во взоре актрисы вскоре заставила его забыть надменный взгляд
аристократки.
День прошел без каких-либо новых приключений, и к четырем
часам повозка добралась к месту обеда и ночлега.
Печален был этот вечер в замке Сигоньяк; лица на портретах
глядели сумрачней и сварливей обычного, что, казалось бы, даже
невозможно. Шаги на лестнице особенно гулко раздавались в
пустоте, комнаты как будто стали больше и оголеннее. Ветер
зловеще завывал по коридорам, а пауки в тревоге и недоумении
спускались на паутине с потолка. Трещины в стенах раздвинулись
шире, словно челюсти, растянутые зевотой; старый обветшалый дом
будто понял, что молодой хозяин покинул его, и опечалился.
Сидя под навесом очага, Пьер при дымном свете смоляного
факела делил свой скудный ужин с Миро и Вельзевулом, а на
конюшне Баярд лязгал цепью и тыкался носом в кормушку.
III. ХАРЧЕВНЯ "ГОЛУБОЕ СОЛНЦЕ"
То место, где усталые волы остановились сами по себе, с
довольным видом отряхивая влажные морды от волокон пены,
представляло собой скопище убогих шалашей, которое в другом,
менее безлюдном краю вряд ли заслужило бы название деревни.
Деревушка состояла из пяти-шести лачуг, разбросанных среди
деревьев, которые довольно пышно разрослись здесь, на клочке
плодородной земли, удобренной навозом и отбросами всякого рода.
Построенные из глины пополам со щебнем, укрепленные обтесанными
бревнами и обломками досок, увенчанные высокими кровлями из
обомшелой соломы, доходившими чуть не до земли, окруженные
навесами, где валялись исковерканные и облепленные грязью
земледельческие орудия, - домики эти скорее пригодны были для
нечистых животных, нежели для созданий, сотворенных по образу и
подобию божию; и в самом деле, черные свиньи не гнушались
разделять эти жилища со своими хозяевами, что доказывало
отсутствие брезгливости у прирученных кабанов.
На крылечках топтались ребятишки с большими животами,
хилыми ножками и болезненным цветом лица, одетые в рваные
рубашки, чересчур короткие спереди или сзади, или попросту в
распашонки, затянутые веревкой; в невинности своей они ничуть
не смущались этой наготой, словно обитали в земном раю; глаза
их блестели любопытством сквозь космы нечесаных волос, как
|
|