кровавым пятном на груди.
     - Все это  химеры,  вы  убили  его  по  всем  правилам,  -
возразил  Ирод.  - Совесть ваша должна быть чиста. Бодрый галоп
развеет всякие угрызения - следствие неровной трусцы  и  ночной
прохлады.  Лучше  давайте  подумаем  о  том, чтобы вам поскорее
скрыться из  Парижа  в  какой-нибудь  уединенный  уголок  и  не
напоминать о себе. Смерть Валломбреза наделает шума при дворе и
в  городе, как ни старайся утаить ее. И хотя он не очень-то был
любим, вам могут мстить за него. Итак, покончим с  разговорами,
пришпорим  наших  коней  и  поскорее оставим позади эту длинную
ленту дороги, что тянется перед нами, серая  и  скучная,  между
двумя рядами голых палок, под холодным лунным светом.
     Подбодренные  шпорами  лошади взяли резвым галопом; а пока
они скачут, мы возвратимся в  замок,  столь  же  тихий  сейчас,
сколь  недавно  еще  был  шумен, и войдем в комнату, куда слуги
отнесли Валломбреза. Многосвечный  канделябр,  поставленный  на
столик,   озарял   кровать   молодого  герцога,  который  лежал
неподвижно, как труп, и казался еще бледнее на  фоне  пурпурных
атласных занавесей, бросавших на него красноватые блики. Панели
черного дерева, инкрустированные медной проволокой, доходили до
половины  человеческого  роста и служили основанием для шпалер,
где  была  изображена  история  Медеи  и  Ясона,   вся   сплошь
состоявшая  из  убийств  и  мрачных чар. Тут Медея разрубала на
куски Пелия, якобы для того, чтобы вернуть ему  молодость,  как
Эсону. Дальше, та же Медея, ревнивая жена и бесчеловечная мать,
убивала  своих  сыновей;  на  следующем  панно она же, упившись
местью, мчалась прочь на  колеснице,  запряженной  огнедышащими
драконами.  Спору  нет,  шпалеры  были  ценные, красивые, в них
чувствовалась искусная рука; но изображенные там мифологические
зверства носили печать угрюмой жестокости, обличая злобный нрав
того, кто их выбирал.  За  поднятыми  в  изголовье  занавесками
виден  был Ясон, поражающий чудовищных медных быков, хранителей
золотого руна, и Валломбрез, лежавший под  ними  без  движения,
казался одной из их жертв.
     Повсюду на стульях валялись богатые и элегантные наряды, с
небрежением  брошенные  после  примерки,  а  на  столе  того же
черного  дерева,  что  и  вся  обстановка,  в  японскую   вазу,
расписанную   синими   и   красными   узорами,   был   вставлен
великолепный букет редчайших цветов,  предназначенный  заменить
тот,  который отвергла Изабелла, но так и не доставленный ей по
причине внезапного нападения  на  замок.  Пышно  распустившиеся
цветы,   свежие   свидетели   фривольных   помышлений,   являли
разительный контраст  с  безжизненно  простертым  телом,  давая
моралисту повод пофилософствовать всласть.
     Сидя  в  кресле  у  кровати,  принц  не спускал печального
взгляда с лица сына, которое было белее  кружевных  воланов  на
подушке,  обрамлявших  его.  Бледность  придала  чертам  особое
тонкое благородство. Все то низменное и пошлое, что накладывает
жизнь на  человеческий  облик,  исчезло,  стертое  невозмутимой
чистотой  мрамора,  и  никогда  еще Валломбрез не был так хорош
собой. Казалось, ни единое дыхание не  слетает  с  полуоткрытых
губ,  где  пурпур  граната  сменился  фиолетовым цветом смерти.
Созерцая  прекрасное  тело,  которому   суждено   было   вскоре
обратиться  в прах, принц уже не помнил, что в нем обитала душа
демона, а скорбел о своем славном  имени,  которое  во  времена
минувшие  благоговейно передавалось из века в век и которому не
суждено достичь веков грядущих. Принц оплакивал нечто  большее,
чем  смерть  сына, он оплакивал смерть рода, - горе, непонятное
мещанам и простолюдинам. Он держал ледяную руку  Валломбреза  в
своих  руках  и,  ощущая  намек на теплоту, не понимал, что она
исходит от него самого, и предавался несбыточной надежде.
     Изабелла стояла в ногах кровати и, сложив руки,  ревностно
молила  бога  о брате, в чьей смерти была повинна против воли и
кто жизнью платил за чрезмерную любовь, - преступление, которое
охотно  прощают  женщины,  тем  паче  если  сами  являются  его
причиной.
     - Что  же это не едет врач? - с нетерпением спросил принц.
- Быть может, не все еще потеряно.
     Не успел он договорить, как дверь  растворилась,  и  вошел
лекарь  в  сопровождении  ученика,  который  нес  за ним ящик с
инструментами.  Молча  поклонившись,  он  направился  прямо   к
постели,  на  которой  без  чувств лежал герцог, пощупал у него
пульс, приложил руку к его сердцу и безнадежно покачал головой.
Однако, желая научно удостоверить свей приговор, он  достал  да
кармана  зеркальце  полированной  стали,  поднес  его  к  губам
Валломбреза, потом пристально  вгляделся  в  зеркальце;  легкое
облачко  затуманило металлическую поверхность. Удивившись, врач
повторил опыт. Снова сталь покрылась дымкой. Изабелла и принц с
трепетом следили за движениями лекаря, лицо которого  несколько
прояснилось.