чем  преступить  правила учтивости по отношению к противнику, с
которым ему предстояло драться  на  другой  день;  до  тех  пор
враждебные  действия  были  приостановлены  и  как  бы заключен
господень мир.
     Замаскированная дама удалилась до окончания второй  пьесы,
дабы  не  смешаться с толпой и никем не замеченной добраться до
портшеза, ожидавшего ее в нескольких шагах от залы для  игры  в
мяч.  Ее  исчезновение  озадачило Леандра, который из-за кулисы
смотрел в залу и следил за каждым движением таинственной особы.
     Поспешно накинув плащ поверх наряда  пастушка  с  Линьона,
Леандр  бросился через артистический выход догонять незнакомку.
Связующая их тонкая нить грозила порваться по его  нерадивости.
На  миг вынырнув из мрака, дама могла быть навеки поглощена им,
и едва начавшееся приключение окончилось бы ничем. Как ни бежал
Леандр, как ни запыхался от спешки, но, очутившись на улице, он
увидел  лишь  темные  дома  и  глухие  переулки,  где  мерцали,
отражаясь   в  лужах,  тусклые  огни  фонарей,  которыми  лакеи
освещали путь своим господам. Дюжие носильщики успели завернуть
с портшезом за угол и скрыть его от страстных взоров Леандра.
     "Какой я дурак! - подумал  Леандр  с  той  откровенностью,
какую иной раз, в минуту отчаяния, позволяешь себе по отношению
к  собственной персоне. - Мне следовало переодеться в городское
платье после первой пьесы и пойти караулить  мою  незнакомку  у
дверей  театра,  не  дожидаясь, будет она или не будет смотреть
"Бахвальство капитана Фракасса". Ах, осел, ах, лодырь!  Знатная
дама, ну конечно же, знатная, строит тебе глазки и обмирает под
маской  от  твоей игры, а у тебя не хватает ума, чтобы кинуться
за ней следом! И  поделом  тебе,  если  всю  жизнь  в  качестве
любовниц   будешь   довольствоваться   шлюхами,   потаскушками,
рыночными балаболками и трактирными служанками с  шершавыми  от
метлы руками.
         В пылу самобичевания Леандр не заметил, как перед ним,
точно видение, возник мальчуган вроде пажа, в коричневой ливрее
без галунов,  в  надвинутой на брови шляпе, и детским голоском,
которому тщился придать басовитость, обратился к нему:
     - Вы господин Леандр, тот что сегодня представлял пастушка
Лигдамона в пьесе господина де Скюдери?
     - Да, я самый, - подтвердил Леандр, - что  вам  угодно  от
меня и чем я вам могу служить?
     - Благодарствую!  Мне-то  от  вас  ничего  не  надобно,  -
отвечал  паж,   -   я   только   имею   поручение   от   некоей
замаскированной  дамы  передать вам несколько слов, если только
вы расположены их выслушать.
     - От  замаскированной  дамы?  -  вскричал  Леандр.  -   О!
Говорите же! Я сгораю от нетерпения!
     - Вот  эти  доподлинные  слова:  "Ежели  Лигдамон не менее
бесстрашен, чем галантен, пусть придет в полночь к церкви;  там
его  будет  ждать  карета,  путь  сядет  в нее и едет, куда его
повезут".
     Прежде чем огорошенный Леандр успел ответить, паж исчез, а
он остался в полном смятении, не зная,  как  ему  быть.  Сердце
радостно  прыгало  в груди от такой удачи, но плечи содрогались
от воспоминания о побоях, полученных в некоем парке, у подножия
статуи  Амура  Скромника.  А  вдруг  это  опять   ловушка   его
тщеславию,  подстроенная  злобным  брюзгой,  позавидовавшим его
чарам? Что, если в назначенном  месте  на  него  набросится  со
шпагой  разъяренный  муж  и  причинит  ему  увечия  или  просто
перережет горло? Эти предположения порядком охладили  его  пыл,
ибо,  как  уже  говорено,  Леандр,  подобно  Панургу, не боялся
ничего,  кроме  побоев  и  смерти.  С  другой  стороны,   столь
благоприятный и романтический случай мог больше не повториться,
и,  упустив  его,  Леандр  навсегда  простился бы с мечтой всей
своей жизни, мечтой, на которую столько было потрачено  помады,
румян,  кружев  и  ухищрений.  А кроме того, если он не придет,
прекрасная незнакомка заподозрит его в трусости - об этом  даже
подумать  страшно,  тут  уж,  как  ни  дрожи,  поневоле станешь
храбрецом. И эта несносная мысль побудила Леандра решиться.  "А
вдруг  красотка, - пришло ему в голову, - ради которой я рискую
тем, что меня  изувечат  или  сгноят  в  заточения,  вдруг  она
окажется    почтенной   вдовицей,   насурмленной,   набеленной,
наштукатуренной  вовсю,  с  накладными  волосами  и   вставными
зубами?  Разве  мало  таких  пылких  старушонок, сладострастных
упырей, которые,  в  отличие  от  упырей  кладбищенских,  любят
полакомиться  свежинкой?..  Но  нет!  Я  уверен,  она  молода и
пленительна!  Приоткрытый  краешек  шеи  и  груди  был   белым,
округлым,  аппетитным,  суля  и  во  всем  прочем чудеса. Да, я
непременно пойду, я сяду в карету! Карета - как это изысканно в
благородно!"
     Приняв такое решение, Леандр вернулся  в  "Герб  Франции",
наскоро  поужинал  и, запершись у себя в комнате, расфрантился,