ла, что  за девочками с самых младенческих лет глаз
да глаз нужен...

     Отведенные  мне покои отделялись  от  главного  дома  только  маленьким
двориком, так  что ясно слышалось все, что творилось  в доме, совсем  как  в
главе  "Вечерний  лик"  из  "Повести  о  Гэндзи",  где описано,  как к  ложу
любовников доносился  из  соседнего дома  грохот  рисовой ступки. "Наверное,
точь-в-точь,  как здесь!"  -  думалось мне, и  было стыдно  перед  гостем, и
оттого еще более неловко.



     Я заранее представляла себе,  как встречу  Акэбоно, о чем ему расскажу,
но  в такой  обстановке  было  бы даже неуместно,  неприлично высказать  все
наболевшее  на  душе, и в то же время  молчать оказалось тягостно и неловко.
Из-за этого  шума  и  суеты  пошли прахом  мои мечтания. "Подождем, пока они
наконец угомонятся и уснут..." - с тревогой думала я. В ожидании этого  часа
мы, затаившись, тихонечко лежали в постели, как  вдруг услышали громкий стук
в ворота. Это пришел сын кормилицы Накаери.

     - Прислуживал  за  ужином  государю,  вот  и запоздал... - пояснил  он,
входя. - Кстати, по пути сюда я видел на углу Оомия весьма загадочную карету
с  плетеным  кузовом...  Заглянул  внутрь -  а  там  полным-полно слуг, спят
вповалку... А вол привязан к ступице. Интересно, куда и к кому прикатила эта
карета ?

     О ужас! Я насторожила уши и услыхала голос кормилицы:

     - Что за люди? Ну-ка, кто-нибудь сходите и поглядите!

     Затем послышался голос мужа:

     - Брось, зачем ты их посылаешь? Нам-то какое  дело ? К чему нам  знать,
чья это карета, какой нам с этого толк? А вдруг это кто-нибудь проведал, что
госпожа  Нидзе  сейчас  находится  здесь,  и  ждет,  пока  мы  уснем,  чтобы
пробраться к ней через пролом в ограде? Недаром  говорится, что с дочерью не
оберешься хлопот, едва  она появится на свет, - и так у всех, у благородных,
у простолюдинов...

     - Типун тебе на язык! Кому к ней приезжать? Если это государь, зачем бы
он стал таиться ? - явственно послышалась речь кормилицы, а так как в карете
с плетеным кузовом ездят чиновники шестого, низшего ранга,  она бесцеремонно
добавила: -  Все равно, было  бы  непростительно, если  б  она  связалась  с
человеком всего лишь шестого ранга!

     Акэбоно тоже слышал эти слова, это было ужасно! Тут вмешался в разговор
кто-то из сыновей  кормилицы, начал  громко рассуждать о  том о сем... Одним
словом, покоя  нам  не  было. К  этому  времени,  судя по всему,  поспело  и
угощение,  потому что  послышались  голоса: "Позовите  же  госпожу  Нидзе!",
пришла служанка и стала  меня звать. А  когда  служанка  доложила:  "Госпожа
Нидзе  нездорова,  плохо  себя чувствует!" - тотчас же раздался  настойчивый
стук в раздвижную перегородку - это явилась сама кормилица.

     - Что с  вами, что  у вас болит? Я принесла вам угощение, покушайте! Вы
меня  слышите? -  стучала  она  в перегородку  у  самого  изголовья.  Дальше
отмалчиваться было нельзя, и я откликнулась:

     - Мне что-то не по себе...

     - Но ведь  это ваше любимое  лакомство... Когда в доме пусто,  вы,  как
нарочно,  требуете  подать,  а  когда  приготовят  специально  для  вас,  по
всегдашнему обыкновению, отказываетесь даже отведать... Ну, как знаете!  - И
она  удалилась  с недовольным ворчанием. В обычное время я нашла  бы, что ей
ответить, но сейчас молчала, ни жива, ни мертва от страха, а он спросил:

     - Что это ты так любишь?

     Назови я что-нибудь изящное,  поэтичное, вроде  "инея"  или "снега", он
все равно не поверил бы, и я чистосердечно призналась:

     - Может  быть,  вам покажется это прихотью...Иногда я прошу приготовить
немножко  сладкого  белого сакэ...  Кормилица  поднимает вокруг этого  такой
шум... Можно подумать невесть что...

     -  Стало быть, сегодня  мне  повезло! Теперь я знаю, чем тебя угостить,
когда ты придешь ко  мне в  гости. Обязательно припасу сладкое сакэ, хотя бы
пришлось посылать за  ним в Танскую землю! -  с улыбкой произнес он. Никогда
не забуду этой улыбки!  Не было и не будет для меня дороже воспоминаний, чем
об этих, в сущности, мучительных встречах.



     * * *
     ...Так  продолжались  наши  свидания,  и,  по  мере того  как  любовь к
Акэбоно.  становилась  все  сильнее  и  глубже,   мне  все  меньше  хотелось
возвращаться во дворец к государю. А тут случилось, что в конце десятой луны
захворала  Гон-Дайнагон,  моя  бабка  с  материнской стороны.  Не  прошло  и
нескольких  дней,