ый, и
один  какой-то генерал,  которого я  забыл и  имя, и физиономию.  За обедом
светлейший осыпал  меня ласками, говорил  о моих поисках, о  стихах моих, о
литературе вообще, о письме,  которое он в тот день писал к госпоже Сталь в
Петербург[46] , спросил о  моем отце и о  моей матери; отца он  знал по его
остроумию и рассказал некоторые  его шутки, мне даже не известные. Мать мою
он не знал, но много говорил об отце ее, генерал-поручике Щербинине, бывшем
наместником трех губерний при  Екатерине. После обеда я напомнил ему о моих
подчиненных; он  отвечал мне:  "Бог меня забудет,  если я вас  забуду", - и
велел  подать о  них  записку. Я  ковал железо,  пока горячо,  и представил
каждого  офицера   к  двум  награждениям.   Светлейший  беспрекословно  все
подписал, и  я, откланявшись  ему, поехал в  корчму села сего,  где ожидали
меня партия моя и брат мой Евдоким, которого я не видал от самого Бородина.

Спустя  два часа  времени мы  выступили в  Волково. Извещенный  мною из-под
Смоленска,  а  может,  вместе  со мною  и  другими  партиями о  решительном
направлении  всей  французской  армии  к Красному,  светлейший  намеревался
атаковать   ее   на  марше   и   поспешил  к   окрестностям  сего   города.

Между   1-м  и   4-м   ноября  расположение   партизанов  было   следующее.

Второго граф Орлов-Денисов, соединясь со мною, коснулся корпуса Раевского в
Толстяках; мы продолжали путь  в Хилтичи, куда прибыли к ночи. Отдохнув три
часа, мы пошли к Мерлину.

Третьего  отряд графа  Ожаровского подошел  к Куткову, а  партия Сеславина,
усиленная партиею Фигнера[47], - к Зверовичам.

Сего  числа,   на  рассвете,   разъезды  наши  дали   знать,  что  пехотные
неприятельские колонны  тянутся между Никулиным и  Стеснами. Мы помчались к
большой  дороге  и  покрыли  нашею ордою  все  пространство  от Аносова  до
Мерлина. Неприятель  остановился, дабы дождаться  хвоста колонны, бежавшего
во всю  прыть для  сомкнутия. Заметив сие, граф  Орлов-Денисов приказал нам
атаковать их. Расстройство  сей части колонны неприятельской способствовало
нам  почти  беспрепятственно  затоптать ее  и  захватить  в плен  генералов
Альмераса  и Бюрта,  до  двухсот нижних  чинов, четыре  орудия  и множество
обоза. Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон.
Это  было уже гораздо  за полдень. Мы  вскочили на  конь и снова  явились у
большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и
гордо продолжал путь, не  прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать
хотя  одного   рядового  от  сомкнутых  колонн,   но  они,  как  гранитные,
пренебрегали все усилия наши  и остались невредимыми... Я никогда не забуду
свободную  поступь  и грозную  осанку  сих всеми  родами смерти  угрожаемых
воинов! Осененные  высокими медвежьими  шапками, в синих  мундирах, в белых
ремнях с красными султанами  и эполетами, они казались как маков цвет среди
снежного поля! Будь с нами несколько рот конной артиллерии и вся регулярная
кавалерия, бог знает для  чего при армии влачившаяся, то как передовая, так
и  следующие за  нею в  сей день колонны  вряд ли  отошли бы с  столь малым
уроном, каковой они в сей день потерпели.

Командуя   одними   казаками,   мы   жужжали  вокруг   сменявшихся   колонн
неприятельских, у коих отбивали отстававшие обозы и орудия, иногда отрывали
рассыпанные  или  растянутые  по   дороге  взводы,  но  колонны  оставались
невредимыми.

Видя, что все наши азиатские атаки рушатся у сомкнутого строя европейского,
я решился  под вечер послать Чеченского  полк вперед, чтобы ломать мостики,
находящиеся  на  пути  к Красному,  заваливать  дорогу  и стараться  всяким
образом преграждать  шествие неприятеля; всеми же  силами, окружая справа и
слева  и  пересекая  дорогу  спереди,  мы перестреливались  с  стрелками  и
составляли,   так    сказать,   авангард   авангарда   французской   армии.

Я  как теперь  вижу графа  Орлова-Денисова, гарцующего  у самой  колонны на
рыжем  коне  своем, окруженного  моими  ахтырскими  гусарами и  ординарцами
лейб-гвардии казацкого полка. Полковники, офицеры, урядники, многие простые
казаки бросались к самому фронту, - но все было тщетно! Колонны валили одна
за другою,  отгоняя нас  ружейными выстрелами, и смеялись  над нашим вокруг
них безуспешным рыцарством.

В течение  дня сего  мы еще взяли одного  генерала (Мартушевича), множество
обозов[48]  и пленных  до семисот человек;  но гвардия с  Наполеоном прошла
посреди  толпы  казаков  наших,  как стопушечный  корабль  между  рыбачьими
лодками.

В  сумерках  Храповицкий  едва   не  попался  в  плен  шедшей  близ  дороги
неприятельской кавалерии.  Приняв ее  за нашу, он подъехал  к самому фронту
неприятельскому так близко, что,  будучи весьма близорук, мог уже приметить
медные одноглавые орлы на киверах солдат и офицеров и услышать шепот их. Он
бросился прочь  во всю  прыть; офицеры -  за ним, стреляя  из пистолетов, и
хотя ранили  лошадь его, но  так легко, что он  успел невредимо перелететь,
так сказать, чрез яр,  в сем месте находящийся, и соединиться с нами. В сем
деле у  Бекетова была убита  лошадь ядром и несколько  казаков было ранено.

После сего  поиска мы  отошли в Хиличи,  где граф Орлов-Денисов  сдал отряд
свой присланному на его место генерал-майору Бороздину. Из Хиличи я пошел в
Палкино  и