ое-как перебраться на ту сторону. Не зная
и не  видя местоположения, я решился,  мало-помалу подвигаясь, стрелять как
можно  чаще  из  пистолетов  и во  всю  мочь  кричать   "ура!". К  счастию,
неприятель  не  пошел  в  сию сторону,  а,  обратясь  к  Кикину, побежал  в
расстройстве по дороге, которая лежит от Юхнова к Гжати.

Мы гнали  его со  всею партиею версты  четыре. Тут я  отрядил сотню казаков
вслед за  бегущими и велел преследовать их  как можно далее, забирая влево,
дабы  быть  ближе  к  партии, и  потом  держаться  дороги  между Вязьмою  и
Царевым-Займищем,  куда  я намеревался  прибыть  после  поиска на  Лосмино.

В  сем деле  мы  взяли в  плен одного  ротмистра,  одного офицера  и триста
семьдесят шесть рядовых. А так как по случаю ночной атаки я велел как можно
менее заниматься забиранием в  плен, то число убитых было не менее пленных.

Перевязав последних и отослав  их, по обыкновению, в Юхнов, я дал вздохнуть
лошадям  и, отправя пехоту  в Ермаки,  выступил к Лосмину.  Направление мое
было на Белыщино, дабы,  во-первых, соединясь с Бирюковым, заменить отрядом
его  сотню  казаков,  посланных  в  преследование  неприятеля;   во-вторых,
получить  от  него  сведения  о  неприятеле,  находившемся в  Лосмине,  и,
в-третьих, обратясь к Деревещину и Красному Холму, прийти от стороны Вязьмы
в тыл к неприятелю и пасть на него как снег на голову.

Предположение мое  совершилось бы  во всей точности.  если б неприятельские
фуражиры,  находившиеся в селе  Сергенкове, не  приметили моей партии  и не
бросились бы  в Лосмино  для уведомления своего начальника  о шествии моем.
Доброконные наездники  мои погнались за  этою сволочью, но так  как мы были
двадцать четыре  часа в походе, из коих два часа -  в драке, то лошади наши
весьма  ослабели, что  дозволило  нескольким фуражирам  уйти и  встревожить
отряд, обреченный  на гибель. Между тем мы  подвигались рысью к дороге, что
идет  из  Вязьмы  в  Лосмино. Рассветало;  дождь  не  переставал, и  дорога
сделалась  весьма скользкою.  Противник  мой имел  неосторожность забыть  о
ковке лошадей  своего отряда, которого половина  была не подкована. Однако,
по приходе моем к Лосмину, он меня встретил твердою ногою. Дело завязалось.
В  передовых  войсках произошло  несколько  схваток,  несколько приливов  и
отливов, но ничего решительного.  Вся партия построилась в боевой порядок и
пустилась  на неприятеля,  построенного  в три  линии, одна  позади другой.
Первая  линия при  первом ударе была  опрокинута на  вторую, а вторая  - на
третью.  Все  обратилось  в   бегство.  Надо  было  быть  свидетелем  этого
происшествия,  чтобы  поверить замешательству,  которое  произошло в  рядах
французов. Сверх  того половина  отряда стала вверх ногами:  лошади, не быв
подкованы,  валились, как  будто подбитые  картечами; люди бежали  пешком в
разные стороны  без обороны.  Эскадрона два построились  и подвинулись было
вперед,  чтобы  удержать  наше   стремление,  но  при  виде  гусаров  моих,
составлявших  голову  резерва, немедленно  обратились  назад без  возврата.
Погоня продолжалась  до полудня;  кололи, рубили, стреляли и  тащили в плен
офицеров,  солдат  и  лошадей; словом,  победа  была  совершенная. Я  кипел
радостью!  Мы  остановились.  Пленных было:  четыреста  три  рядовых и  два
офицера,  все раненые.  Полковник всего  отряда, как  уверяли, пал  на поле
битвы,  и с  ним легло  до полутораста  рядовых; прочие все  рассыпались по
полям и лесам или  достались в добычу обывателям. В обоих сих делах с нашей
стороны  убито четыре  казака,  ранено пятнадцать  [казаков] и  два гусара;
лошадей и убито и ранено до пятидесяти.

Нужно  ли   говорить,  с  каким  нетерпением   я  спешил  похвалиться  пред
фельдмаршалом сим лучшим моим  подвигом? Немедленно полетел курьер с теплым
еще от огня битвы донесением, и я остался в полной уверенности, что двойная
сия победа получит одобрение  от самых строгих знатоков военного искусства.
Между тем новые замыслы, новые тревоги, новые битвы затерли прошедшее. Я не
осведомлялся  в главной  квартире о  деле моем,  полагая, что  оному нельзя
остаться под  спудом и что там молчат от  недосуга. Мне не отвечали потому,
что я  не спрашивал, и таковое  взаимное молчание продолжалось до перемирия
1813 года.  Тогда только все прояснилось: я  узнал, что курьер мой захвачен
был мародерами  на пути к Юхнову и погиб  вместе с донесением. Чрез неудачу
сию   подвиг,  без   хвастовства   сказать,  несущий   на  себе   отпечаток
превосходства  и в  соображении, и  в исполнении, остался  известным только
моей партии,  неприятельскому губернатору Вязьмы и  оставшимся от поражения
войскам, со мною сражавшимся.  Я уверен, что это скрыли и самому Наполеону,
от  опасения  гнева  его за  своевольное  употребление  войск, для  другого
предмета предназначенных.

Такова бывает  участь отдельных  начальников, тогда как у  линейного каждое
лыко в  строку становится!  Впоследствии несколько подобных  дел заглохло в
неизвестности,  но по  другим причинам. В  тот день  и в следующие  два дня
разъезды мои  маячили около  столбовой дороги между  Вязьмою и Федоровским,
где  удалось им  перехватить  три курьера.  На 8-е  число партия  подошла к
последнему  селению   и  соединилась  с  сотнею,   посланною  в  погоню  из
окрестностей Крутого.

В самое  то время французская армия  пробудилась от продолжительного своего
усыпления в Москве и двинулась на Фоминское. Намерение Наполеона состояло в
том,  чтобы, обойдя  левый  фланг нашей  армии, находившейся  пр