ницы.

 Близ очарованной и трепетной луны
 Так нежен и глубок был голос сатаны
 И  с треском пламени так дивно оттеняло:
 "Отныне  с Богом я, - он говорил, - сравнялся.

 Между  Добром  и Злом исконная борьба
 Людей  и нас давно измучила - довольно!
 И, если властвовать вся эта чернь слаба,
 Пусть жертвой падает она сегодня вольной.

 И  пусть отныне же, по слову сатаны,
 Не станет более Ахавов и пророков,
 И  не для ужасов уродливой войны
 Три добродетели воспримут семь пророков.

 Нет, змею Иисус главы еще  не стер:
 Не лавры  праведным, он тернии дарует,
 А я -  смотрите - ад, здесь целый ад пирует,
 И я  кладу его. Любовь, на твой костер".

 Сказал - и факел свой пылающий  роняет...
 Миг  - и пожар завыл среди полнощной  мглы...
 Задрались бешено багровые орлы,
 И стаи черных мух, играя, бес гоняет.

 Там реки золота, там камня гулкий треск,
 Костра бездонного там вой, и жар, и блеск;
 Там хлопьев шелковых,  искряся и летая,
 Гурьба пчелиная кружится золотая.

 И, в пламени костра бесстрашно умирая,
 Веселым пением  там величают смерть
 Те, чуждые Христа, не жаждущие рая,
 И, воя, пепел их с земли уходит в твердь.

 А он на вышине,  скрестивши гордо руки,
 На дело гения взирает своего
 И будто молится, но тихих слов его
 Расслышать не дают  бесовских хоров звуки.

 И долго тихую  он повторял мольбу,
 И языки  огней он провожал глазами,
 Вдруг - громовой  удар, и вмиг погасло пламя,
 И стало холодно и тихо, как в гробу.

 Но жертвы  демонов принять не захотели:
 В ней зоркость Божьего всесильного суда
 Коварство адское открыла без труда,
 И думы  гордые с творцом их улетели.

 И туг страшнейшее  случилось из чудес.
 Чтоб только тяжким сном  вся эта ночь казалась,
 Чертог стобашенный из Мидии  исчез,
 И камня  черного на поле не осталось.

 Там ночь лазурная и звездная лежит
 Над обнаженною  Евангельской долиной,
 Там в нежном  сумраке, колеблема маслиной,
 Лишь  зелень бледная таинственно дрожит.

 Ручьи холодные струятся по ка