чизну.
Мне ты ведь прежде всего спасением жизни обязан".
Ей отвечая, тотчас же сказал Одиссей многоумный:
"Высокодушного дочь Алкиноя царя, Навсикая!
465 Только бы Зевс-промыслитель, супруг громомечущий Геры,
Дал мне домой воротиться и день возвращенья увидеть,
Там не устану тебе возносить я молитвы, как богу,
В вечные веки: ведь жизнь-то мне, дева, ты сохранила!"
Молвил и рядом с царем Алкиноем уселся на кресло.
470 Было уж роздано мясо, в кратерах вино намешали.
Всем дорогого певца привел в это время глашатай,
Чтимого целым народом слепца Демодока. Его он
Между гостей усадил, спиною к высокой колонне.
К вестнику тут обратясь, сказал Одиссей многоумный,
475 Жирный кусок от хребта белозубого вепря отрезав.
Большую часть от него для себя он, однако, оставил:
"Вестник, возьми это мясо, снеси Демодоку, чтоб съел он.
Рад я вниманье ему оказать, хоть и очень печалюсь.
Честь певцам и почет воздавать все обязаны люди,
480 Что на земле обитают: ведь пенью певцов обучила
Муза сама, и племя певцов она любит сердечно".
Вестник тотчас же пошел. И герою-певцу Демодоку
Передал мясо. И принял певец его, радуясь духом.
Руки немедленно к пище готовой они протянули,
485 После того как желанье питья и еды утолили,
Так Демодоку сказал Одиссей, в испытаниях твердый:
"Выше всех людей, Демодок, я тебя бы поставил!
Иль Аполлоном самим, иль Музой обучен ты пенью.
Больно уж верно поешь ты про все, что постигло ахейцев,
490 Что они сделали, сколько трудились и сколько страдали,
Словно иль сам ты все это видел, иль от видевших слышал.
Ну-ка, к другому теперь перейди, расскажи, как Епеем
С помощью девы Афины построен был конь деревянный,
Как его хитростью ввел Одиссей богоравный в акрополь,
495 Внутрь поместивши мужей, Илион разоривших священный.
Если так же об этом ты все нам расскажешь, как было,
Тотчас всем людям скажу я тогда, что бог благосклонный
Даром тебя наградил и боги внушают те песни".
Так он сказал. И запел Демодок, преисполненный бога.
500 Начал с того он, как все в кораблях прочнопалубных в море
Вышли данайцев сыны, как огонь они бросили в стан свой,
А уж первейшие мужи сидели вокруг Одиссея
Средь прибежавших троянцев, сокрывшись в коне деревянном.
Сами троянцы коня напоследок в акрополь втащили.
505 Он там стоял, а они без конца и без толку кричали,
Сидя вокруг. Между трех они все колебались решений:
Либо полое зданье погибельной медью разрушить,
Либо, на край притащив, со скалы его сбросить высокой,
Либо оставить на месте, как вечным богам приношенье.
510 Это последнее было как раз и должно совершиться,
Ибо решила судьба, что падет Илион, если в стены
Примет большого коня деревянного, где аргивяне
Были запрятаны, смерть и убийство готовя троянцам.
Пел он о том, как ахейцы разрушили город высокий,
515 Чрево коня отворивши и выйдя из полой засады;
Как по различным местам высокой рассыпались Трои,
Как Одиссей, словно грозный Арес, к Деифобову дому
Вместе с царем Менелаем, подобным богам, устремился,
Как на ужаснейший бой он решился с врагами, разбивши
520 Всех их при помощи духом высокой Паллады Афины.
Это пел знаменитый певец. Непрерывные слезы
Из-под бровей Одиссея лицо у него увлажняли.
Так же, как женщина плачет, упавши на тело супруга,
Павшего в первых рядах за край свой родной и за граждан,
525 Чтоб отвратить от детей и от города злую погибель:
Видя, что муж дорогой ее в судорогах бьется предсмертных,
С воплем к нему припадает она, а враги, беспощадно
Древками копий ее по спине и плечам избивая,
В рабство уводят с собой на труды и великие беды.
530 Блекнут щеки ее в возбуждающей жалость печали, -
Так же жалостно слезы струились из глаз Одиссея.
Скрытыми слезы его для всех остальных оставались,
Только один Алкиной те слезы заметил и видел,
Сидя вблизи от него и вздохи тяжелые слыша.
535 К веслолюбивым феакам тотчас обратился он с речью:
"К вам мое слово, вожди и советчики славных феаков!
Пусть играть Демодок перестанет на звонкой форминге.
Радость пеньем своим он вовсе не всем доставляет.
С самых тех пор, как за ужином мы и певец нам поет здесь,
540 Не прекращает все время, как вижу я, горького плача
Гость наш; большое какое-то горе его угнетает.
Пусть же певец