ГЕФСИМАНСКИЙ САД ---------------- Он поднимался из последних сил, седей маслин, седеющих на склоне, - и лоб, покрытый пылью, погрузил в горячие и пыльные ладони. Путь завершен. И впереди - конец. Уйти - но я уже ослеп, плутая, и как скажу я, что есть ты, отец, когда нигде не нахожу тебя я? Не нахожу тебя: в себе самом, ни в камне, ни в тени маслин - ни в ком. Я одинок, и ни души кругом. Скорбящих утешал я, твой посол, и ты меня и укреплял и вел, ты - выдумка. О как мой крест тяжел!.. А после скажут: ангел снизошел. Причем тут ангел? Нисходила ночь, листву листая в густолистой кроне, ученики ворочались спросонья. Причем тут ангел? Нисходила ночь. Подобна ста другим, что наступали и уходили прочь. В ней стыли камни, в ней собаки спали - о, смутная, о, полная печали, заждавшаяся утра ночь. - Нет, к себялюбцам ангел не слетает, не станет ночь великой ради них. Предавшие себя и всех - таких не признают отцы и вырывают в проклятьях матери из чрев своих. * * * ПЛАЧ ДЕВУШКИ ------------ Как заветное наследство, в дни таинственного детства одинокость дорога: все резвились и играли, а меня сопровождали эти близи, эти дали, тропы, звери и луга. Жизнь дарила, утешала и всечасно мне внушала, что весь мир огромный - я. Почему, себе не веря, больше не хочу теперь я жить в себе и для себя? Я - отвержена, я в темном одиночестве бездонном жду безвестного гонца. И во мне, меня осилив, воем воет жажда крыльев или, может быть, конца. * * * ПЕСНЬ ЛЮБВИ ----------- Что сделать, чтобы впредь душа моя с твоею не соприкасалась? Как к другим вещам ей над тобой подняться? Ах, поселить ее хотел бы я среди утрат, во тьме, где, может статься, она затихнет и, попав впросак, на голос твой не станет отзываться. Но что бы порознь не коснулось нас, мы в голос откликаемся тотчас - невольники незримого смычка. На гриф нас натянули, - но на чей? И кто же он, скрипач из скрипачей? Как песнь сладка. ЭРАННА - САФО Ты! - кто мечет за пределы дня: как копье, я позабыто стыла среди других вещей. Но песни сила далеко забросила меня, - принести меня назад забыла. Сестры ткут, о том, где я, гадая, хлопают с утра дверьми рабыни. Я одна, далекая, чужая, и дрожу, как просьба: ей, богине, в бездне мифов вздумалось отныне жизнь мою изжить, огнем пылая. САФО - ЭРАННЕ Захотела - и тебя смутила, обвила лозой, меча, как дрот, и, как смерть, тебя насквозь пронзила и верну, когда придет черед, и вещам, и миру, как могила. САФО - АЛКЕЮ Фрагмент Ну и в чем ты мне хотел открыться, как проникнешь в душу изнутри, если опускаешь ты ресницы перед наказаньем? Посмотри, ты, мужчина: вещи именуя, мы живем, со славой породнясь. Но погибло бы, я знаю, всуе сладкое девичество при вас - то, что пронесли мы без измены, веря в то, что боги нас хранят, так, что задыхались Митилены, точно ночью яблоневый сад, - в ароматах нашей спелой страсти. Нет, не смог забыть ты обо всем ради нас, твой час напрасно прожит женолюб с поникнувшим лицом. Ах, оставь, и я вернусь, быть может, к лире гореванья моего. Этот бог помочь двоим не сможет, но когда пройдет сквозь одного... * * * ВОСТОЧНАЯ ПЕСНЬ ДНЯ Ах, разве с берегом обетованным не сходна узкая полоска ложа? - Где в головокруженье непрестанном мы пламенеем, страсть на страсть помножа. И разве ночь, где неумолчен крик зверей, грызущих в ярости друг друга, нам не чужда, как день, что вдруг возник снаружи, озираясь от испуга, - кому понятен их чужой язык? И надо нам в одно объятье слиться, как лепестки цветка, пережидая, пока кольцо зловещее сужая, безмерное со всех сторон теснится. Пока в объятьях прячется устало, как знать нам, что из нас самих грозит прорваться то, что до сих пор пугало, - предательство, и нас не пощадит. * * * АВИСАГА I Она лежала. Слуги привязали ей руки к немощному, и часами она лежала, оробев в печали перед его преклонными летами. И в бороду пугливо зарывалась, заслышав уханье совы впотьмах; а ночь вокруг росла, нагромождалась, тая и вожделение и страх. И звезды, уподобясь ей, дрожали, плыл ищуще по спальне аромат, вздуваясь, шторы ей знак подавали, и следовал за знаком тихий взгляд. Прильнув к нему, она еще не знала, что ночь ночей грядет, - и, чуть дыша, на царской охладелости лежала легка и непорочна, как душа. II Царь думал о тщете минувших дней, о немощи своей, ворча устало, - и о собаке преданной своей, - но к ночи Ависага замирала над ним. И снова жизнь его пред ней заклятым побережием лежала под тихим светом звезд ее грудей. Порой, о пылких ласках вспоминая, из-под бровей он созерцал, страдая, ее не знавший поцелуев рот; но страсти юная лоза, однако, в нем никогда, он знал, не рассветет. Он зяб. И вслушивался в смутный ход своей последней крови, как собака. * * * БУДДА ----- Он в слух ушел. И тишина, как дали... Мы замерли, не слыша ничего. А он - звезда. Другие звезды встали невидимо для нас вокруг него. О да, он - все. Но ждет ли кто теперь, что он заметит нас и нас рассудит? Пади мы даже ниц пред ним - пребудет глубоким и бесстрастным он, как зверь. То, что влечет с мольбой к его стопам, в нем миллионолетья прозябает. Забыл он то, что знаем мы, но знает он то, о чем заказано знать нам.