ической нетерпимости в наше время есть результат не страстной веры и 
убежденности, а искусственного взвинчивания, часто стилизация и есть порождение 
коллективных внушений и демагогий. Есть, конечно, отдельные коммунисты и 
фашисты, верующие и убежденные до фанатизма, особенно среди русских коммунистов 
и немецких наци, менее среди итальянских фашистов, более скептических и 
подчиненных расчетливой политике. Но у коммунистической и фашистской массы 
никаких твердых и продуманных верований и убеждений нет. Эта масса, стилизуется 
под фанатизм вследствие внушения и подражания, а часто и интереса.

Современный пафос нетерпимости очень отличается от средневекового; тогда 
действительно была глубокая вера. Средний человек нашего времени идей не имеет, 
он имеет инстинкты и аффекты. Нетерпимость его вызвана условиями войны и жаждой 
порядка. Он знает лишь истину, полезную для организации. Двучленное деление 
мира, вызванное требованиями войны, имеет свои неотвратимые последствия. Наша 
эпоха не знает критики и идейного спора и не знает борьбы идей. Она знает лишь 
обличения, отлучения, и кары. Инакомыслящий рассматривается как преступник. С 
преступником не спорят. В сущности, нет больше идейных врагов, есть лишь враги 
военные, принадлежащие к враждебным державам. Спор есть терпимость, самый 
свирепый спорщик -- терпимый человек, он допускает сосуществование иных идей, 
чем его идеи, он думает, что от столкновения идей может лучше раскрыться истина.
 Но сейчас в мире никакой идейной борьбы не происходит, происходит борьба 
интересов и кулаков. Коммунисты, фашисты, фанатики "ортодоксального" 
Православия, Католичества или Протестантизма ни с какими идеями не спорят, они 
отбрасывают противника в противоположный лагерь, на который наставляются 
пулеметы.

Пафос ортодоксальной доктрины, которая оказывается полезной для борьбы и для 
организации, ведет к полной потери интереса к мысли и к идеям, к познанию, к 
интеллектуальной культуре, и сравнение с средневековьем очень неблагоприятно 
для нашего времени. Никакого идейного творчества при этом не обнаруживается. В 
этом отношении наша нетерпимая эпоха поразительно бездарна и убога, в ней 
творческая мысль замирает, она паразитарно питается предшествующими эпохами. 
Мыслители наиболее влиятельные в современной Европе, -- как Маркс, Ницше, 
Киркегардт, -- принадлежат тому ХIХ веку, против которого сейчас происходит 
реакция. Единственная область, в которой обнаруживается головокружительное 
творчество, есть область технических открытий. Мы живем под знаком социальности,
 и в этой области происходит много положительного, но никаких социальных идей, 
социальных теорий сейчас не создается, все они принадлежат ХIХ веку. Марксизм, 
прудонизм, синдикализм, даже расизм, -- все порождение мысли ХIХ века. Главное 
преимущество нынешнего века в том, что он более обращен к реальностям, 
разоблачает реальности. Но, разоблачая старые идолы, новый век создает новые 
идолы.

Для фанатика не существует многообразного мира. Это человек, одержимый одним. У 
него беспощадное и злое отношение ко всему и всем кроме одного. Психологически 
фанатизм связан с идеей спасения или гибели. Именно эта идея фанатизирует душу. 
Есть единое, которое спасает, все остальное губит. Поэтому нужно целиком 
отдаться этому единому и беспощадно истреблять все остальное, весь 
множественный мир, грозящий погибелью. С гибелью, связанной с множественным 
миром, связан и аффект страха, который всегда есть в подпочве фанатизма.

Инквизиторы бывали совершенно убеждены, что совершаемые ими жестокости, пытки, 
сжигания на кострах и прочее есть проявление человеколюбия. Они боролись против 
гибели за спасение, охраняли души от соблазна ересей, грозивших гибелью. Лучше 
причинить краткие страдания в земной жизни, чем гибель для многих в вечности. 
Торквемада был бескорыстный, отрешенный человек, он ничего не желал для себя, 
он весь отдавался своей идее, своей вере; истязая людей, он служил своему Богу, 
он все делал исключительно во славу Божью, в нем была даже мягкость, он ни к 
кому не испытывал злобы и вражды, он был в своем роде "хороший" человек. Я 
убежден, что таким же "хорошим" человеком, убежденным верующим, бескорыстным, 
был и Дзержинский, который ведь в молодости был страстно верующим католиком и 
хотел стать монахом. Это интересная психологическая проблема.

Верующий, бескорыстный, идейный человек может быть изувером, совершать 
величайшие жестокости. Отдать себя без остатка Богу или идее, заменяющей Бога, 
минуя человека, превратить человека в средство и орудие для славы Божьей или 
для реализации идеи значит стать фанатиком -- изувером и даже извергом. Именно 
Евангелие открыло людям, что нельзя строить своего отношения к Богу без 
отношения к человеку. Если фарисеи ставили субботу выше человека и были 
обличаемы Христом, то и всякий человек, который поставил отвлеченную идею выше 
человека, исповедует религию субботы, отвергнутую Христом. При этом все равно, 
будет ли это идея церковной ортодоксии, государственности и национализма или 
идея революции и социализма.

Человек, помешанный на отыскании и обличении ересей, на отлучении и 
преследовании еретиков, есть человек, давно обличенный и осужденный Христом, 
хотя он этого не замечает. Патологическая ненависть к ереси есть одержимость 
"идеей", которая поставлена выше человека. Но все ортодоксальные доктрины мира 
есть ничто по сравнению с последним из людей и его судьбой. Человек есть образ 
и подобие Божье. Всякая же система идей есть порождение человеческой мысли или 
безмыслия. Человек не спасается и не гибнет от того, что придерживается 
какой-