му виден, то никакое снадобье уже не поможет.
     Римляне   предвидя   беду   заранее,   тотчас   принимали  меры,  а  не
бездействовали из опасения  вызвать  войну,  ибо  знали,  что  войны  нельзя
избежать,  можно  лишь  оттянуть  ее  --  к  выгоде  противника. Поэтому они
решились на войну с Филиппом и Антиохом на территории Греции -- чтобы  потом
не  пришлось  воевать  с  ними  в  Италии.  В  то время еще была возможность
избежать войны как с тем, так и с другим, но они этого не пожелали. Римлянам
не по душе была поговорка, которая не  сходит  с  уст  теперешних  мудрецов:
полагайтесь  на  благодетельное  время,--  они  считали  благодетельным лишь
собственную доблесть и дальновидность. Промедление не может  обернуться  чем
угодно,  ибо  время  приносит с собой как зло, так и добро, как добро, так и
зло.
     Но вернемся к Франции и  посмотрим,  выполнила  ли  она  хоть  одно  из
названных  мною  условий.  Я  буду  говорить  не о Карле, а о Людовике -- он
дольше удерживался в Италии, поэтому его образ действия для нас нагляднее,--
и вы убедитесь, что  он  поступал  прямо  противоположно  тому,  как  должен
поступать  государь,  чтобы  удержать  власть  над  чужой по обычаям и языку
страной.
     Король Людовик вошел в Италию  благодаря  венецианцам,  которые,  желая
расширить свои владения, потребовали за помощь половину Ломбардии. Я не виню
короля  за  эту  сделку: желая ступить в Италию хоть одной ногой и не имея в
ней союзников, в особенности после того, как по милости Карла перед Францией
захлопнулись все двери, он вынужден был заключать союзы, не  выбирая.  И  он
мог  бы  расчитывать  на  успех,  если  бы  не допустил ошибок впоследствии.
Завоевав Ломбардию, он сразу  вернул  Франции  престиж,  утраченный  ею  при
Карле:  Генуя  покорилась,  флорентийцы предложили союз; маркиз Мантуанский,
герцог Феррарский, дом Бентивольи, графиня Форли, властители Фаэнци, Пезаро,
Римини, Камерино, Пьомбино; Лукка, Пиза, Сиена -- все устремились к Людовику
с  изъявлениями  дружбы.  Тут-то  венецианцам   и   пришлось   убедиться   в
опрометчивости  своего  шага:  ради  двух городов в Ломбардии они отдали две
трети Италии.
     Рассудите теперь, как легко было королю  закрепить  свое  преимущество:
для   этого  надо  было  лишь  следовать  названным  правилам  и  обеспечить
безопастность союзникам: многочисленные,  но  слабые,  в  страхе  кто  перед
Церковью,   кто   перед   венецианцами,   они   вынуждены  были  искать  его
покровительства; он же мог бы через них обезопасить себя  от  тех,  кто  еще
оставался  в  силе.  И,  однако,  не  успел он войти в Милан, как предпринял
обратное: помог папе Александру захватить Романью. И не  заметил,  что  этим
самым  подрывает  свое могущество, отталкивает союзников и тех, кто вверился
его покровительству, и к  тому  же  значительно  укрепляет  светскую  власть
папства, которое и без того крепко властью духовной. Совершив первую ошибку,
он  вынужден дальше идти тем же путем, так что ему пришлось самому явиться в
Италию, чтобы  обуздать  честолюбие  Александра  и  не  дать  ему  завладеть
Тасканой.  Но  Людовику  как  будто  мало было того, что он усилил Церковь и
оттолкнул союзников: домогаясь Неаполитанского королевства, он разделил  его
с  королем  Испании,  то  есть  призвал  в  Италию, где сам был властелином,
равного  по  силе  соперника,--  как  видно,  затем,  чтобы  недовольным   и
честолюбцам  было  у кого искать прибежища. Изгнав короля, который мог стать
его данником, он призвал в королевство государя,  который  мог  изгнать  его
самого.
     Поистине  страсть  к завоеваниям -- дело естественное и обычное; и тех,
кто учитывает свои возможности, все одобрят  или  же  никто  не  осудит;  но
достойную   осуждения   ошибку   совершает   тот,  кто  не  учитывает  своих
возможностей и стремиться к завоеваниям какой угодно ценой.  Франции  стоило
бы  вновь овладеть Неаполем, если бы она могла сделать это своими силами, но
она не должна была добиваться его ценою раздела.  Если  раздел  Ломбардии  с
венецианцами  еще  можно оправдать тем, что он позволил королю утвердиться в
Италии, то этот второй раздел достоин лишь  осуждения,  ибо  не  может  быть
оправдан победной необходимостью.
     Итак,   Людовик  совершил  общим  счетом  пять  ошибок:  изгнал  мелких
правителей, помог усилению сильного государя внутри Италии,  призвал  в  нее
чужеземца, равного себе могуществом, не переселился в Италию, не учредил там
колоний.
     Эти  пять  ошибок  могли оказаться не столь уж пагубными при его жизни,
если бы он не совершил шестой: не посягнул на венецианские владения. Венеции
следовало дать остраску до того, как он  помог  усилению  Церкви  и  призвал
испанцев,  но,  совершив  обе  эти  ошибки,  нельзя  было допускать разгрома
Венеции. Оставаясь могущественной,  она  удерживала  бы  других  от  захвата
Ломбардии как потому, что сама имела на нее виды, так и потому, что никто не
захотел  бы  вступать  в  войну  с  Францией  за то, что Ломбардия досталась
Венеции, а воевать с Францией и Венецией одновременно ни у кого  не  хватило
бы  духу.  Если  же  мне возразят, что Людовик уступил Романью Александру, а
Неаполь --  испанскому  королю,  дабы  избежать  войны,  я  отвечу  прежними
доводами,  а  именно:  что  нельзя попустительствовать беспорядку ради того,
чтобы избежать  войны,  ибо  войны  не  избежать,  а  преимущество  в  войне
утратишь.  Если же мне заметят, что король был связан обещание папе: в обмен
на  расторжение  королевского  брака  и  кардинальскую  шапку   архиепископу
Руанскому  помочь  захватить  Романью,-- то я отвечу на это в той главе, где
речь пойдет об обещаниях  государей  и  о  том,  каким  образом  следует  их
исполнять.
     Итак,  король  Людовик потерял Ломбардию только потому, что отступил от
тех правил, которые соблюдались государями, желавшими  удержать  завоеванную