Так говорил Заратустра.

     О сострадательных

     Друзья  мои!  до  вашего  друга  дошли  насмешливые слова:
"Посмотрите только на Заратустру! Разве не ходит он среди  нас,
как среди зверей?"
     Но  было  бы  лучше  так  сказать:  "Познающий ходит среди
людей, как среди зверей".
     Но сам человек называется  у  познающего:  зверь,  имеющий
красные щеки.
     Откуда  у  него  это  имя? Не потому ли, что слишком часто
должен был он стыдиться?
     О, друзья мои! Так говорит познающий: стыд, стыд, стыд  --
вот история человека!
     И  потому благородный предписывает себе не стыдить других:
стыд предписывает он себе перед всяким страдающим.
     Поистине, не люблю я сострадательных,  блаженных  в  своем
сострадании: слишком лишены они стыда.
     Если  должен  я  быть  сострадательным, все-таки не хочу я
называться им; и если я сострадателен, то только издали.
     Я люблю скрывать свое лицо и убегаю, прежде чем  узнан  я;
так советую я делать и вам, друзья мои!
     Пусть  моя  судьба  ведет  меня  дорогою тех, кто, как вы,
всегда свободны от сострадания и с кем я  вправе  делить
надежду, пиршество и мед!
     Поистине, я делал и то и другое для всех, кто страдает; но
мне казалось  всегда,  что  лучше  я делал, когда учился больше
радоваться.
     С тех  пор  как  существуют  люди,  человек  слишком  мало
радовался; лишь это, братья мои, наш первородный грех!
     И  когда  мы научимся лучше радоваться, тогда мы тем лучше
разучимся причинять другим горе и выдумывать его.
     Поэтому умываю я  руку,  помогавшую  страдающему,  поэтому
вытираю я также и душу.
     Ибо  когда  я видел страдающего страдающим, я стыдился его
из-за  стыда  его;  и  когда  я  помогал  ему,  я  прохаживался
безжалостно по гордости его.
     Большие одолжения порождают не благодарных, а мстительных;
и если  маленькое  благодеяние  не забывается, оно обращается в
гложущего червя.
     "Будьте    чопорны,    когда    принимаете     что-нибудь!
Вознаграждайте  дарящего самим фактом того, что вы принимаете!"
-- так советую я тем, кому нечем отдарить.
     Но я из тех,  кто  дарит:  я  люблю  дарить  как  друг  --
друзьям.  Но  пусть  чужие  и бедные сами срывают плоды с моего
дерева; это менее стыдит их.
     Но нищих надо бы совсем уничтожить!  Поистине,  сердишься,
что даешь им, и сердишься, что не даешь им.
     И заодно с ними грешников и угрызения совести! Верьте мне,
друзья мои: угрызения совести учат грызть.
     Но  хуже  всего мелкие мысли. Поистине, лучше уж совершить
злое, чем подумать мелкое!
     Хотя вы говорите: "Радость мелкой  злобы  бережет  нас  от
крупного злого дела", но здесь не следует быть бережливым.
     Злое  дело  похоже  на  нарыв:  оно  зудит,  и  чешется, и
нарывает, -- оно говорит откровенно.
     "Гляди, я -- болезнь" -- так говорит  злое  дело;  в  этом
откровенность его.
     Но мелкая мысль похожа на грибок: он и ползет, и прячется,
и нигде  не  хочет быть, пока все тело не будет вялым и дряблым
от маленьких грибков.
     Но тому, кто одержим чертом, я так говорю на ухо:  "Лучше,
чтобы  ты  вырастил  своего черта! Даже для тебя существует еще
путь величия!" --
     Ах, братья мои! О каждом знают  слишком  много!  И  многие
делаются  для  нас  прозрачными,  но  от  этого мы не можем еще
пройти сквозь них.
     Трудно жить с людьми, ибо так трудно хранить молчание.
     И не к тому, кто противен  нам,  бываем  мы  больше  всего
несправедливы, а к тому, до кого нам нет никакого дела.
     Но если есть у тебя страдающий друг, то будь для страдания
его местом  отдохновения,  но  также  и жестким ложем, походной
кроватью: так будешь ты ему наиболее полезен.
     И если друг делает тебе что-нибудь дурное, говори ему:  "Я
прощаю  тебе, что ты мне сделал; но если бы ты сделал это себе,
-- как мог бы я это простить!"
     Так говорит всякая великая любовь: она  преодолевает  даже
прощение и жалость.
     Надо  сдерживать свое сердце; стоит только распустить его,