язвительную усмешку его.
     Поистине,   слишком  хорошо  понимаю  я  знамение  снов  и
предостережение их: мое учение в опасности, сорная трава
хочет называться пшеницею!
     Мои враги стали сильны и исказили образ моего учения,  так
что мои возлюбленные должны стыдиться даров, что дал я им.
     Утеряны  для  меня  мои  друзья;  настал  мой  час  искать
утерянных мною!"
     С этими словами Заратустра  вскочил  с  ложа,  но  не  как
испуганный,  ищущий  воздуха, а скорее как пророк и песнопевец,
на которого снизошел дух. С удивлением  смотрели  на  него  его
орел  и  его змея: ибо, подобно утренней заре, грядущее счастье
легло на лицо его.
     Что же случилось со мной, звери мои? -- сказал Заратустра.
-- Разве я не преобразился? Разве не пришло ко мне  блаженство,
как бурный вихрь?
     Безумно  мое  счастье,  и,  безумное,  будет оно говорить;
слишком оно еще юно -- будьте же снисходительны к нему!
     Я ранен своим счастьем, все страдающие должны  быть  моими
врачами!
     К  моим  друзьям  могу  я вновь спуститься, а также к моим
врагам! Заратустра вновь может говорить, и дарить, и  расточать
свою любовь любимым.
     Моя  нетерпеливая  любовь  изливается  через край в бурных
потоках, бежит с высот в  долины,  на  восток  и  на  запад.  С
молчаливых  гор и грозовых туч страдания с шумом спускается моя
душа в долины.
     Слишком долго тосковал я и смотрел  вдаль.  Слишком  долго
принадлежал я одиночеству -- так разучился я молчанию.
     Я  всецело  сделался  устами и шумом ручья, ниспадающего с
высоких скал; вниз, в долины, хочу я низринуть мою речь.
     И пусть низринется поток моей любви туда,  где  нет  пути!
Как не найти потоку в конце концов дороги к морю!
     Правда, есть озеро во мне, отшельническое, себе довлеющее;
но поток моей любви мчит его с собою вниз -- к морю!
     Новыми  путями иду я, новая речь приходит ко мне; устал я,
подобно всем созидающим, от старых щелкающих языков.  Не  хочет
мой дух больше ходить на истоптанных подошвах.
     Слишком  медленно  течет  для  меня  всякая речь -- в твою
колесницу я прыгаю, буря! И даже тебя  я  хочу  хлестать  своей
злобою!
     Как крик и как ликование, хочу я мчаться по дальним морям,
пока не найду я блаженных островов, где замешкались мои друзья,
---------------------------------------------------------------------------

     И мои враги между ними! Как люблю я теперь каждого, к кому
могу я говорить! Даже мои враги принадлежат к моему блаженству.
     И  когда  я  хочу  сесть на своего самого дикого коня, мое
копье помогает мне всего лучше: оно  во  всякое  время  готовый
слуга моей ноги --
     Копье,  что  бросаю  я в моих врагов! Как благодарю я моих
врагов, что я могу наконец метнуть его!
     Слишком велико было напряжение  моей  тучи;  среди  хохота
молний хочу я градом осыпать долины.
     Грозно  будет тогда вздыматься моя грудь; грозно, по горам
взбушует буря ее -- так придет для нее облегчение.
     Поистине, как буря, грядет мое счастье и моя  свобода!  Но
мои  враги должны думать, что злой дух неистовствует над
их головами.
     Даже вы, друзья мои, испугаетесь моей  дикой  мудрости  и,
быть может, убежите от нее вместе с моими врагами.
     Ах,  если бы сумел я пастушеской свирелью обратно привлечь
вас! Ах, если бы моя львица мудрость  научилась  нежно  рычать!
Многому уже учились мы вместе!
     Моя  дикая  мудрость  зачала на одиноких горах; на жестких
камнях родила она юное, меньшее из чад своих.
     Теперь, безумная, бегает она по суровой  пустыне  и  ищет,
все ищет мягкого дерну -- моя старая дикая мудрость!
     На мягкий дерн ваших сердец, друзья мои! -- на вашу любовь
хотела бы она уложить свое возлюбленное чадо! --
     Так говорил Заратустра.

     На блаженных островах

     Плоды  падают со смоковниц, они сочны и сладки; и пока они
падают, сдирается красная  кожица  их.  Я  северный  ветер  для
спелых плодов.
     Так,   подобно   плодам   смоковницы,  падают  к  вам  эти
наставления, друзья мои; теперь пейте их сок и ешьте их сладкое
мясо! Осень вокруг нас, и чистое небо, и время после полудня.