подозрительным кажешься ты им всегда! Все, о чем много  думают,
становится подозрительным.
     Они  наказывают  тебя  за все твои добродетели. Они вполне
прощают тебе только -- твои ошибки.
     Потому что ты кроток и справедлив, ты говоришь: "Невиновны
они в своем маленьком существовании". Но их узкая душа  думает:
"Виновно всякое великое существование".
     Даже когда ты снисходителен к ним, они все-таки чувствуют,
что ты  презираешь  их;  и они возвращают тебе твое благодеяние
скрытыми злодеяниями.
     Твоя гордость без слов всегда противоречит их  вкусу;  они
громко  радуются,  когда  ты  бываешь достаточно скромен, чтобы
быть тщеславным.
     То, что мы узнаем  в  человеке,  воспламеняем  мы  в  нем.
Остерегайся же маленьких людей!
     Перед  тобою  чувствуют  они себя маленькими, и их низость
тлеет и разгорается против тебя в невидимое мщение.
     Разве ты не замечал, как  часто  умолкали  они,  когда  ты
подходил  к  ним,  и  как сила их покидала их, как дым покидает
угасающий огонь?
     Да, мой  друг,  укором  совести  являешься  ты  для  своих
ближних: ибо они недостойны тебя. И они ненавидят тебя и охотно
сосали бы твою кровь.
     Твои ближние будут всегда ядовитыми мухами; то, что есть в
тебе великого,  --  должно  делать их еще более ядовитыми и еще
более похожими на мух.
     Беги, мой друг, в свое уединение, туда, где веет  суровый,
свежий воздух! Не твое назначение быть махалкой от мух. --
     Так говорил Заратустра.

     О целомудрии

     Я  люблю  лес.  В  городах  трудно жить: там слишком много
похотливых людей.
     Не лучше ли попасть в руки убийцы, чем в мечты  похотливой
женщины?
     И  посмотрите  на  этих мужчин: их глаза говорят -- они не
знают ничего лучшего на земле, как лежать с женщиной.
     Грязь на дне их души; и горе, если у  грязи  их  есть  еще
дух!
     О,  если бы вы совершенны были, по крайней мере как звери!
Но зверям принадлежит невинность.
     Разве я советую вам убивать свои чувства?  Я  советую  вам
невинность чувств.
     Разве  целомудрие  я  советую  вам? У иных целомудрие есть
добродетель, но у многих почти что порок.
     Они, быть может, воздерживаются --  но  сука-чувственность
проглядывает с завистью во всем, что они делают.
     Даже  до высот их добродетели и вплоть до сурового духа их
следует за ними это животное и его смута.
     И как ловко умеет сука-чувственность молить о куске  духа,
когда ей отказывают в куске тела!
     Вы  любите  трагедии  и  все,  что  раздирает сердце? Но я
отношусь недоверчиво к вашей суке.
     У вас слишком жестокие глаза, и вы похотливо  смотрите  на
страдающих.  Не  переоделось  ли  только  ваше  сладострастие и
теперь называется состраданием!
     И это знамение даю я вам: многие желавшие  изгнать  своего
дьявола сами вошли при этом в свиней.
     Кому  тягостно  целомудрие,  тому  надо  его отсоветовать:
чтобы не сделалось оно путем в  преисподнюю,  т.  е.  грязью  и
похотью души.
     Разве  я говорю о грязных вещах? По-моему, это не есть еще
худшее.
     Познающий не любит погружаться в  воду  истины  не  тогда,
когда она грязна, но когда она мелкая.
     Поистине,  есть  целомудренные  до глубины души: они более
кротки сердцем, они смеются охотнее и больше, чем вы.
     Они смеются также и над  целомудрием  и  спрашивают:  "Что
такое целомудрие?
     Целомудрие  не  есть  ли  безумие? Но это безумие пришло к
нам, а не мы к нему.
     Мы предложили этому гостю приют и сердце: теперь он  живет
у нас -- пусть остается, сколько хочет!"
     Так говорил Заратустра.

     О друге

     "Всегда  быть одному слишком много для меня" -- так думает
отшельник. "Всегда один и один -- это дает со временем двух".