|
властвования (над избранными учениками или членами ордена), то религия может
даже послужить средством для ограждения своего покоя от тревог и тягот более
грубого правления и своей чистоты от необходимой грязи всякого политиканства.
Так смотрели на дело, например, брамины: с помощью религиозной организации они
присвоили себе власть назначать народу его царей, между тем как сами держались
и чувствовали себя в стороне от правления, вне его, как люди высших,
сверхцарственных задач. Между тем религия дает также некоторой части людей,
подвластных руководство и повод для подготовки к будущему господству и
повелеванию, - тем медленно возвышающимся, более сильным классам и сословиям, в
которых вследствие благоприятствующего строя семейной жизни постоянно
возрастают сила и возбуждение воли, воли к самообузданию: религия в достаточной
степени побуждает и искушает их идти стезями, ведущими к высшему развитию
духовных сил, испытать чувства великого самопреодоления, молчания и
одиночества; аскетизм и пуританизм почти необходимые средства воспитания и
облагорожения, если раса хочет возвыситься над своим происхождением из черни и
проработать себя для будущего господства. Наконец, людям обыкновенным,
большинству, существующему для служения и для общей пользы и лишь постольку
имеющему право на существование, религия дает неоценимое чувство довольства
своим положением и родом, многообразное душевное спокойствие, облагороженное
чувство послушания, сочувствие счастью и страданию себе подобных; она несколько
просветляет, скрашивает, до некоторой степени оправдывает все будничное, все
низменное, все полуживотное убожество их души. Религия и религиозное значение
жизни озаряет светом солнца таких всегда угнетенных людей и делает их сносными
для самих себя; она действует, как эпикурейская философия на страждущих высшего
ранга, укрепляя, придавая утонченность, как бы используя страдание, наконец,
даже освящая и оправдывая его. Быть может, в христианстве и буддизме нет ничего
столь достойного уважения, как их искусство научать и самого низменного
человека становиться путем благочестия на более высокую ступень иллюзорного
порядка вещей и благодаря этому сохранять довольство действительным порядком,
который для него довольно суров, - но эта-то суровость и необходима!
62
Однако в конце концов, чтобы отдать должное и отрицательному балансу просчетов
таких религий и осветить их зловещую опасность, нужно сказать следующее: если
религии не являются средствами воспитания и дисциплинирования в руках философов,
а начинают действовать самостоятельно и самодержавно, если они стремятся
представлять собою последние цели, а не средства наряду с другими средствами,
то это всегда обходится слишком дорого и имеет пагубные последствия.
Человечество, как и всякий другой животный вид, изобилует неудачными
экземплярами, больными, вырождающимися, хилыми, страждущими по необходимости;
удачные случаи также и у человека являются всегда исключением, и, принимая во
внимание, что человек есть ещё не установившийся животный тип, даже редким
исключением. Но дело обстоит ещё хуже: чем выше тип, представляемый данным
человеком, тем менее является вероятным, что он удастся, случайность, закон
бессмыслицы, господствующий в общем бюджете человечества, выказывает себя самым
ужасающим образом в своём разрушительном действии на высших людей, для
существования которых необходимы тонкие, многообразные и трудно поддающиеся
определению условия. Как же относятся обе названные величайшие религии к этому
излишку неудачных случаев? Они стараются поддержать, упрочить жизнь всего, что
только может держаться, они даже принципиально принимают сторону всего
неудачного, как религии для страждущих, они признают правыми всех тех, которые
страдают от жизни, как от болезни, и хотели бы достигнуть того, чтобы всякое
иное понимание жизни считалось фальшивым и было невозможным. Как бы высоко ни
оценивали эту щадящую и оберегающую заботу, которая до сих пор почти всегда
окружала все типы людей, включая и высший, наиболее страждущий тип, всё равно в
общем балансе прежние и как раз суверенные религии являются главными причинами,
удержавшими тип "человек" на более низшей ступени; они сохранили слишком многое
из того, что должно было погибнуть. Мы обязаны им неоценимыми благами, и кто же
достаточно богат благодарностью, чтобы не оказаться бедняком перед всем тем,
что, например, сделали до сих пор для Европы "священнослужители Европы"! И
всё-таки, если они приносили страждущим утешение, внушали угнетённым и
отчаивающимся мужество, давали несамостоятельным опору и поддержку и заманивали
в монастыри и душевные тюрьмы, прочь от общества, людей с расстроенным
внутренним миром и обезумевших; что ещё, кроме этого, надлежало им свершить,
чтобы со спокойной совестью так основательно потрудиться над сохранением
больных и страждущих, т. е. по существу над ухудшением европейской расы?
Поставить все расценки ценностей на голову - вот что надлежало им свершить! И
сломить сильных, оскорбить великие надежды, заподозрить счастье, обнаруживаемое
в красоте; всё, что есть самовластительного, мужественного, завоевательного,
властолюбивого, все инстинкты, свойственные высшему и наиболее удачному типу
"человек", согнуть в неуверенность, совестливость, саморазрушение, всю любовь к
земному и к господству над землёй обратить против земли и в ненависть ко всему
земному - вот задача, которую поставила и должна была поставить себе церковь,
пока в её оценке "отречение от мира", "отречение от чувств" и "высший человек"
не сложились в одно чувство. Допустив, что кто-нибудь был бы в состоянии
насмешливым и беспристрастным оком эпикурейского бога окинуть
причудливо-горестную и столь же грубую, сколь и утончённую комедию европейского
христианства, - ему, сдаётся мне, было бы чему вдоволь надивиться и посмеяться;
не покажется ли ему, что в Европе в течение восемнадцати веков господствовало
единственное желание - сделать из человека возвышенного выродка? Кто же с
обратными потребностями, не по-эпикурейски, а с неким божественным молотом в
|
|