Мера моральной возбудимости неизвестна. От того, испытал ли человек известные 
потрясающие зрелища и впечатления или нет, например впечатление от убийства или 
мученичества несправедливо осужденного отца, неверности жены, жестокого 
вражеского нападения, зависит, дойдут ли наши страсти до раскаленного состояния 
и будут ли они управлять всей нашей жизнью или нет. Никто не знает, куда могут 
повлечь его обстоятельства, сострадание, негодование, - никто не знает степени 
своей возбудимости. Жалкие мелкие условия делают человека жалким; обыкновенно 
не количеством переживаний, а их качеством определяется низость и 
значительность человека в добре и зле.
73
Мученик против воли. В одной партии был человек, слишком робкий и трусливый, 
чтобы когда-либо противоречить своим товарищам; его использовали для всяких 
услуг, от него добивались всего, потому что дурного мнения своих товарищей он 
боялся больше, чем смерти; то была жалкая, слабая душа. Они поняли это и, 
опираясь на указанные качества, сделали из него героя и под конец даже мученика.
 Хотя трусливый человек внутренне всегда говорил "нет", он устами всегда 
говорил "да", даже и на эшафоте, когда умирал за воззрения своей партии: ибо 
рядом с ним стоял один из его старых товарищей, который словом и взором так 
тиранизировал его, что он действительно весьма достойно встретил смерть и с тех 
пор чествуется как мученик и великий характер.
74
Повседневное мерило. Редко ошибешься, если исключительные поступки будешь 
объяснять тщеславием, посредственные - привычкой и мелкие - страхом.
75
Недоразумение относительно добродетели. Кто изведал безнравственное в 
соединении с наслаждением - как человек, имевший сластолюбивую юность, - тот 
воображает, что добродетель должна быть связана со страданием. Кого, напротив, 
сильно терзали его страсти и пороки, тот мечтает найти в добродетели покой и 
душевное счастье. Поэтому возможно, что два добродетельных человека совсем не 
понимают друг друга.
76
Аскет. Аскет делает из добродетели нужду.
77
Честь, перенесенная с лица на дело. Люди почитают вообще действия любви и 
самопожертвования в пользу ближнего во всяком их проявлении. Этим повышается 
оценка вещей, которые пользуются такого рода любовью или ради которых люди 
жертвуют собой, хотя сами по себе они, быть может, и не стоят многого. Храброе 
войско убеждает нас в пользе дела, за которое оно борется.
78
Честолюбие как суррогат нравственного чувства. Нравственное чувство не должно 
отсутствовать в людях, которые лишены честолюбия. Честолюбивые же обходятся и 
без него почти с тем же успехом. - Поэтому дети скромных, несклонных к 
честолюбию семей, раз потеряв нравственное чувство, обыкновенно быстро 
вырождаются в законченных подлецов.
79
Тщеславие обогащает. Как беден был бы человеческий дух без тщеславия! Теперь же 
он подобен изобилующему товарами и постоянно пополняющемуся магазину, который 
привлекает покупателей всякого рода: почти всё они могут найти в нем и получить,
 если только приносят с собой ходячую монету (восхищение).
80
Старец и смерть. Если отвлечься от требований, которые ставит религия, то 
позволительно спросить: почему для состарившегося человека, ощущающего упадок 
сил, должно быть достойнее терпеть свое медленное истощение и разрушение, чем 
совершенно сознательно положить ему конец? Самоубийство есть в этом случае 
вполне естественное и напрашивающееся само собою действие, которое, как победа 
разума, должно было бы возбуждать наше уважение; и оно действительно возбуждало 
его в те времена, когда старейшины греческой философии и храбрейшие римские 
патриоты имели обыкновение умирать через самоубийство. Напротив, стремление 
посредством боязливого совещания с врачами и мучительнейшего образа жизни 
влачить существование изо дня в день, не имея силы приблизиться к подлинной 
цели жизни, заслуживает гораздо меньшего уважения. - Религии богаты всякими 
уловками против требования самоубийства; этим они вкрадываются в доверие тех, 
кто влюблен в жизнь.
81
Ошибки страдающего и деятеля. Когда богатый отнимает собственность бедного 
(например, властитель - возлюбленную плебея), то в сознании бедного возникает 
ошибка; он полагает, что его обидчик должен быть совершенным извергом, чтобы 
отнять у него то малое, что только и есть у него. Но богатый ощущает ценность 
отдельного блага совсем не так сильно, ибо он привык иметь их много; поэтому он 
вовсе не может перенестись в душу бедного и далеко не так несправедлив, как 
думает последний. Оба имеют друг о друге ложное представление. Несправедливость 
могущественных, которая больше всего возмущает в истории, совсем не так велика, 
как кажется. Уже унаследованное чувство, что он есть высшее существо с более 
высокими притязаниями, делает его довольно холодным и оставляет его совесть 
спокойной; ведь даже все мы не ощущаем никакой несправедливости, когда различие 
между нами и другим существом очень велико, и, например, убиваем комара без 
всяких угрызений совести. Поэтому когда Ксеркс отнимает сына у отца и велит 
разрубить его на части, потому что он выразил трусливое и недопустимое 
недоверие ко всему походу, то это не свидетельствует о дурных качествах Ксеркса 
(которого даже все греки изображают как исключительно благородного человека):