Людвиг Фейербах.
История философии.
Том 3. (фрагменты)




Глава 1.
Католицизм как противоречие духа и плоти.
Единство было сущностью классического язычества, дуализм, разлад являются 
сущностью классического христианства. Конечно, и в язычестве мы встречаем 
достаточно противоречий - да и где вообще не найдешь противоречий? - и 
вследствие этого достаточно борьбы, страданий, зла; только эти противоречия 
были необходимы, эта борьба органически обоснована, эти страдания и зло 
естественны, неизбежны. Но христианство присовокупило к неизбежному злу зло, 
которое само по себе было излишне, к необходимым имманентным столкновениям - 
разрушающую дух трансцендентную борьбу, к телесным страданиям - страдания 
душевные, к естественным противоречиям - противоречия неестественные - разлад 
между богом и миром, небом и землей, благодатью и природой, духом и плотью, 
верой и разумом. Борьба между церковью и государством была только внешним, 
политическим выражением этих изнутри терзающих душу человечества противоречий. 
Там, где человечество согласно с самим собой, оно не может распасться на два 
мира, противоречие между природой и благодатью, чувственным и сверхчувственным 
или противостоящим чувственности, человечностью и святостью, или, говоря короче 
и языком церкви, противоречие между духом и плотью. Отказаться от гражданской и 
политической жизни, забросить все так называемые мирские вещи и занятия как 
простую суетность, чтобы как можно больше без помех томиться по небу с 
сокрушенным сердцем и полными слез глазами, умертвить все естественные 
склонности и стремления, бичевать и мучить себя - это было религией, 
добродетелью и даже высшей добродетелью, добродетелью святого. "Вся жизнь 
христианина есть снятое желание", - говорит Августин. Не любовь, как бы она ни 
прославлялась риторически, ибо ясно, что природа привила людям не ненависть, а 
склонность к любви, не вера, ибо также и к вере у человека от природы сильная 
склонность, - нет! Только целомудрие или, вернее, девственность, потому что 
лишь к ней природа не только не наделила нас склонностью, но скорее даже 
внушила нам совершенно противоположное, в высшей степени сильное влечение, 
только оно было и осталось как противоестественная и сверхъестественная 
добродетель специфической добродетелью католицизма. Вера легка, ещё легче 
любовь, но тяжко целомудрие. Сверхчеловечны не любовь, не вера, но целомудрие. 
Понятие о жертве - самое возвышенное понятие католицизма; но какая же жертва 
больше для естественного человека, чем жертва целомудрия, девственности? Небо - 
последняя, единственная цель католицизма, а какая же добродетель делает 
человека ещё на земле небесным, ангельски чистым и ангелоподобным? Целомудрие. 
"Непорочная девственность, - говорит, например, святой Августин, - это 
ангельский дар и проявление вечной нетленности в тленной плоти. Воистину те, у 
кого уже есть во плоти неплотское, будут иметь при всеобщем бессмертии большое 
преимущество перед другими". И святой Иероним: "Тому, кому поклоняются ангелы 
на небе, требуются ангелы и на земле". Даже философ Альберт Великий ещё делает, 
по крайней мере фактически, целомудрие величайшей добродетелью, когда цитирует 
следующие слова из Библии по поводу обещанной Христом славы: "Побеждающему (а 
именно плотское желание) дам сесть со мною на престоле моем, как и я победил и 
сел с отцом моим на престоле его" (Апокалипсис 3,21). Ибо, "кто ведет святую 
жизнь, тот близок к богу" (Книга Соломонова, 6, 20). Альберт Великий. 
Драгоценный ларчик истинных и совершенных добродетелей. Если католичество 
все-таки не отвергло брака, но терпело его, одобряло и даже сделало таинством, 
то основанием этого было не религиозное чувство и вера, а гибко применяющийся к 
внешней необходимости многоопытный рассудок. Уже Августин повинен в самых 
очевидных софизмах и непоследовательностях в этом деле. Превознеся 
девственность до небес, он затем (в том же сочинении, откуда взята 
вышеприведенная цитата, О святой девственности добавляет: "Сторонников и 
сторонниц святого девства и вечного воздержания я увещеваю, чтобы, предпочитая 
таким образом свое благо браку, они не считали брак чем-либо пагубным или злом".
 Но если брак лишает нас небесных преимуществ, ангельского дара, свойства 
святости, то разве он не зло? Разумеется, зло не для фальшивого, софистического 
ума, но для безусловного разума и прямого, простого религиозного чувства, 
которое одно имеет решающий голос во всех спорных и сомнительных материях. Все 
шаткие различия и софизмы, которые приводили католические богословы для 
оправдания полового акта (например: "Супружеский половой акт ради рождения 
детей не является грехом"), люди благочестивые и святые фактически опровергают 
своей жизнью. Во всех практических предметах дело имеет больше веса, чем слово. 
В чем соглашаются на словах, из уступчивости по отношению к другим, то 
опровергает молчаливый, откровенный факт. В словах содержится только 
экзотерическое учение, в делах - эзотерическое. Следовательно, добродетель и 
грех есть то, что делали святые, являющиеся образцом, и то, от чего они 
воздерживались, а но то, что они позволяли или запрещали податливым языком. 
Разумеется, дела - это знаки, подаваемые за спиной, их улавливает и понимает 
только наделённый более высоким чувством истины.
Святой Антоний, святой Иероним как вдохновенный и вдохновляющий апостол 
монашества, святой Франциск Ассизский и другие святые в этом роде поэтому 
являются единственными оригиналами, классическими продуктами католического духа,