ытия.

Я не должен также предполагать - поскольку реальность, усматриваемая мною в
моих идеях, только объективна, - будто нет необходимости в том, чтобы та же
самая реальность формально содержалась в причинах этих идей, и будто
достаточно того, чтобы и в них она содержалась лишь объективно. Ибо
насколько этот объективный модус бытия соответствует идеям по самой их
природе, настолько же и формальный модус бытия соответствует причинам идей
также по самой их природе - по крайней мере, первичным и основным причинам.
И хотя, возможно, одна идея может возникать из другой, тем не менее
бесконечного прогресса здесь не дано, но, напротив, в конце концов
происходит возвращение к какой-то первичной идее, причина которой есть как
бы архетип, в коем формально содержится вся реальность, содержащаяся в идее
лишь объективно. Таким образом, естественный свет делает для меня
очевидным, что идеи существуют во мне в качестве неких образов, кои вполне
могут быть лишены совершенства вещей, в соответствии с которыми они были
образованы, однако не содержат в себе ничего большего или более
совершенного, нежели эти вещи.

Но чем дольше и тщательнее я исследую все это, тем яснее и отчетливее
познаю истинность исследуемого. Каков же, однако, будет мой вывод? Вот он:
если объективная реальность какой-либо из моих идей дает мне уверенность,
что этой реальности во мне нет ни формально, ни по преимуществу, значит, я
сам не могу быть причиной этой идеи; а из этого с необходимостью вытекает,
что на свете я не один, но существует и какая-то иная вещь, представляющая
собой причину данной идеи. Однако, если бы во мне не обнаружилось ни одной
подобной идеи, у меня не было бы ни одного аргумента, который давал бы мне
уверенность в бытии какой-либо отличной от меня вещи: ведь я тщательнейшим
образом все обозрел и до сих пор не могу прийти ни к чему иному.

Но среди этих моих идей помимо той, которая являет мне меня самого и
относительно которой здесь не может быть никакого сомнения, существует еще
другая, представляющая Бога, и различные идеи, представляющие телесные
вещи, ангелов, животных, наконец, иных, подобных мне, людей.

Относительно идей, являющих других людей, животных или ангелов, я вполне
понимаю, что они могут быть составлены из тех идей, какие у меня имеются
обо мне самом, о телесных вещах и о Боге, даже если бы, кроме меня, на
свете не существовало никаких людей, животных и ангелов.

Что до идей телесных вещей, то в них не обнаруживается ничего такого, чего
нельзя было бы извлечь из меня самого: ведь если вглядеться поглубже и
проследить каждую из них так, как я перед тем проследил идею воска, я
замечу в ней лишь очень немногое, воспринимаемое ясно и отчетливо, а именно
размеры, или протяженность в длину, ширину и высоту; очертания,
обозначающие границы этой протяженности; расположение различным образом
сформированных частей этой вещи и, наконец, движение, или изменение этого
расположения; к этому можно добавить субстанцию, длительность и количество;
все же остальное - свет, цвета, звуки, запахи, вкусовые ощущения, степень
тепла и холода и прочие осязаемые качества мыслятся мной лишь весьма
туманно и смутно, вплоть до того, что я не ведаю, истинны ли они или ложны,
или, иначе говоря, представляют ли собой мои идеи этих качеств
действительно идеи неких вещей или нет. И хотя я повторяю, что ложность как
таковая, существует ли она в собственном смысле или только формально, может
обнаружиться в одних лишь суждениях, как я отметил несколько выше, тем не
менее в идеях есть совершенно иная, материальная ложность - когда вещь
бывает представлена совсем не как вещь: к примеру, идеи, существующие у
меня относительно холода и тепла, настолько неясны и лишены отчетливости,
что не дают мне возможности понять, является ли холод недостатком тепла или
тепло - недостатком холода, или же они представляют собой реальные качества
либо, напротив, таковыми не являются. А так как любая идея может быть лишь
идеей вещи, то, если бы было истинным, что холод есть всего лишь отрицание
тепла, тогда идею, представляющую мне его в качестве чего-то реального и
положительного, справедливо можно было бы назвать ложной; то же самое
относится и к другим подобным случаям.

В этих вопросах мне нет необходимости указывать на какого-либо автора, не
согласного с моим мнением: ведь если такие идеи ложны или, иначе говоря,
если они не представляют никакой вещи, сам естественный свет подсказывает
мне, что они родились из небытия, т. е. появились у меня лишь в силу
какой-то ущербности моей природы, которая оказывается недостаточно
совершенной; если же идеи эти истинны, хотя они являют мне столь мало
реальности, что я не могу отличить ее от невещественности, я не вижу,
почему бы этим идеям не исходить от меня самого.

Из того, что в идеях телесных вещей есть ясного и отчетливого, мне кажется,
кое-что может быть заимствовано от идеи меня самого, а именно субстанция,
длительность, количество и прочее в том же роде; ибо когда я мыслю камень
как субстанцию, или как вещь, которая сама по себе способна к бытию, а
также и себя как субстанцию, то хоть и постигаю себя как вещь мыслящую и не
протяженную, а камень - как вещь протяженную, но не мыслящую, из чего
возникает предельное различие между тем и другим понятием, в смысле
субстанции понятия эти совпадают. Точно так же, когда я восприн