овсе не воск; может также оказаться, что у меня нет глаз, с помощью
которых я могу что-либо видеть; но, когда я вижу или мысленно допускаю" что
вижу (а я не делаю здесь различия), невозможно, чтобы сам я, мыслящий, не
представлял собой нечто. Подобным образом, если я считаю, что воск
существует, на том основании, что я его осязаю, то и отсюда следует то же
самое: я существую. Если я сужу о существовании воска на том основании, что
я его воображаю, или на каком бы то ни было другом основании, вывод будет
точно такой же. Но ведь все то, что я отметил в отношении воска, можно
отнести и ко всем остальным вещам, находящимся вне меня. Далее, если
восприятие воска показалось мне более четким после того, как я его себе
уяснил не только благодаря зрению и осязанию, но и благодаря другим
причинам, то насколько отчетливее (как я должен признаться) я осознаю себя
теперь благодаря тому, что никакие причины не могут способствовать
восприятию - воска ли или какого-либо иного тела,- не выявляя одновременно
еще яснее природу моего ума! Но помимо этого в самом уме содержится и много
другого, на основе чего можно достичь более отчетливого понимания нашего
ума, так что воздействие на него нашего тела вряд ли следует принимать во
внимание.

Таким образом, я незаметно вернулся к своему исходному замыслу. Коль скоро
я понял, что сами тела воспринимаются, собственно, не с помощью чувств или
способности воображения, но одним только интеллектом, причем воспринимаются
не потому, что я их осязаю либо вижу, но лишь в силу духовного постижения
(intellectus), я прямо заявляю: ничто не может быть воспринято мною с
большей легкостью и очевидностью, нежели мой ум. Но поскольку невозможно
так быстро отделаться от прежнего привычного мнения, желательно задержаться
на этом, дабы при помощи долгого размышления глубже запечатлеть это новое
знание в своей памяти.


   ТРЕТЬЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ


                         О Боге - что он существует

А теперь я закрою глаза, заткну уши, отвлекусь от всех своих чувств и либо
полностью изгоню из моего мышления образы всех телесных вещей, либо,
поскольку этого едва ли можно достичь, буду считать их пустыми и ложными,
лишенными какого бы то ни было значения. Я попытаюсь, беседуя лишь с самим
собой и глубже вглядываясь в самого себя, постепенно сделать самого себя
более понятным и близким. Я - мыслящая вещь, т. е. вещь сомневающаяся,
утверждающая, отрицающая, мало что понимающая, многого не ведающая,
желающая, не желающая, а также способная чувствовать и образовывать
представления. Но, как я имел случай заметить раньше, хотя все то, что я
чувствую и представляю себе, вне меня может оказаться ничем, тем не менее
способы (modi) мышления, кои я именую чувствами (sensus) и представлениями
(imaginationes), поскольку они-способы одного лишь мышления и ничего
больше, я с уверенностью могу считать своими внутренними свойствами.

Итак, здесь я в немногих выражениях подытожил все то, что мне достоверно
известно или, по крайней мере, что до сих пор я подметил как известное мне.
Теперь же я более тщательно всмотрюсь - быть может, у меня есть и нечто
другое, на что я не успел пока обратить внимание. Я достоверно знаю, что я
- вещь мыслящая. Но значит ли это, что мне известно все необходимое, чтобы
быть уверенным в [существовании] какой-либо вещи? Ведь в этом первом
осознании не содержится ничего, кроме некоего ясного и отчетливого
представления о том, что я утверждаю; а этого совсем недостаточно, чтобы
убедить меня в истинности вещи, которую я мыслю, если я когда-либо смогу
понять, что какая-то вещь, которую я столь ясно и отчетливо воспринимаю, на
самом деле ложна: исходя из сказанного, мне кажется, можно установить в
качестве общего правила: истинно все то, что я воспринимаю весьма ясно и
отчетливо.

Однако же прежде я принял за вполне очевидное и достоверное то, что позднее
отклонил как сомнительное. Что это были за вещи? Земля, небо, звезды и все
прочее, воспринимаемое моими чувствами. Так что же здесь воспринималось
мною как ясное? А то, что в моем уме возникают идеи таких вещей, или мысли
о них. Но я и теперь не отрицаю присутствия во мне. этих идей. Однако было
и что-то иное, что я утверждал и что, по привычке к доверию, я считал
воспринимавшимся ясно, хотя на самом деле я этого вовсе не воспринимал:
именно, я утверждал, будто вне меня существуют вещи, от которых исходят
упомянутые идеи, совершенно им подобные. Но как раз в этом отношении я либо
заблуждался, либо, если и судил о том правильно, это вытекало не из моей
способности восприятия.

Что же дальше? Когда я рассматривал какие-то простейшие положения из
области арифметики или геометрии - например, что два плюс три равно пяти и
т. недостаточно ли, по крайней мере, ясно я это усматривал, чтобы
утверждать, что все это истинно? Ведь после я лишь потому решил, что в этих
вещах допустимо сомнение, что мне приходила в голову такая мысль: какой бы
то ни было Бог мог даровать мне природу, допускающую, ч