на
языке, — прекрасное, и доброе, и другие подобного рода сущности, к которым мы
возводим все, полученное в чувственных восприятиях, причем обнаруживается, что 
все
это досталось нам с самого начала, — если это так, то с той же необходимостью, 
с какой
есть эти сущности, существует и наша душа, прежде чем мы родимся на свет. Если 
же они
не существуют, разве не шло бы наше рассуждение совсем по-иному? Значит, это 
так, и в
равной мере необходимо существование и таких сущностей, и наших душ еще до 
нашего
рождения, и, видимо, если нет одного, то нет и другого?

— По-моему, это совершенно необходимо, Сократ, — ответил Симмий. — И какое
прекрасное прибежище находит наше рассуждение в том, что одинаково существуют и
души до рождения, и те сущности, о которых ты говоришь! Для меня, по крайней 
мере, нет
ничего более очевидного: да, все эти вещи безусловно и неоспоримо существуют — 
и
прекрасное, и доброе, и все остальное, о чем ты сейчас говорил. Что до меня, 
мне других
доводов не надо!
{19}
— А как быть с Кебетом? — спросил Сократ. — Нужно ведь и его убедить.

— Я думаю, и ему этого достаточно, — сказал Симмий, — хотя нет на свете 
человека
более упорного и недоверчивого. И все же, я думаю, он вполне убедился, что душа 
наша
существовала до того, как мы родились. Но будет ли она существовать и после 
того, как мы
умрем, — продолжал он, — это и мне, Сократ, представляется еще не доказанным. 
Еще не
опровергнуто опасение большинства, о котором говорил Кебет, что со смертью 
человека
душа немедленно рассеивается и ее существованию настает конец. В самом деле, 
пусть
даже она возникла и образовалась где-то в ином месте и существовала прежде, чем 
войти
в человеческое тело, — разве это мешает ей, после того как она наконец войдет в 
тело, а
затем избавится от него, погибнуть и разрушиться самой?

— Ты прав, Симмий, — заметил Кебет. — Я бы сказал так: доказана только половина 
того,
что нужно, а именно что наша душа существовала прежде, чем мы родились. Надо 
еще
доказать, что и когда мы умрем, она будет существовать ничуть не хуже, чем до 
нашего
рождения. Иначе доказательство останется незавершенным.

— Оно уже и теперь завершено, Симмий и Кебет, — возразил Сократ, — если вы
потрудитесь соединить в одно два доказательства — это и другое, на котором мы 
сошлись
раньше, то есть что все живое возникает из умершего. Раз наша душа существовала 
ранее,
то, вступая в жизнь и рождаясь, она возникает неизбежно и только из смерти, из 
мертвого
состояния. Но в таком случае она непременно должна существовать и после смерти: 
ведь
ей предстоит родиться снова. Значит, то, о чем вы говорите, уже доказано. И все 
же, мне
кажется, и ты, и Симмий были бы не прочь углубить это доказательство потому, 
что
испытываете детский страх, как бы и вправду ветер не разнес и не рассеял душу, 
когда она
выходит из тела, — в особенности если человеку выпало умирать не в тихую погоду,
 а в
сильную бурю.

Кебет улыбнулся.

— Ну что ж, Сократ, — сказал он, — постарайся переубедить трусов. А впрочем, не 
то
чтобы мы сами трусили, но, пожалуй, сидит и в нас какое-то малое дитя — оно-то 
всего
этого и боится. Постарайся же его разубедить, чтобы оно не страшилось смерти, 
точно
буки.