пополнения, они делают невозможным обмен мнениями и рассуждение вообще. Поэтому
против таких лиц нельзя спорить, прибегая к доказательствам. А тем, кто
высказывает сомнения из-за трудностей, дошедших к ним [от других], легко
возразить и нетрудно устранить все, что вызывает у них сомнение. Это ясно из
сказанного.
Так что отсюда очевидно, что противолежащие друг другу высказывания об одном и
том же не могут быть истинны в одно и то же время; не могут быть таковыми и
противоположности, ибо о всяком противоположении говорится на основании
лишенности. Это становится ясным, если расчленять определения
противоположностей, пока не доходят до их начала.
Подобным же образом нельзя высказывать об одном и том же ничего промежуточного
[между противоположностями]. Если предмет, о котором высказываются, есть нечто
белое, то, говоря, что он не белое и не черное, мы скажем неправду, ибо
получается, что он и белое, и не белое; действительно, только одна из взятых
вместе [противоположностей] будет истинна относительно его, а другая есть нечто
противоречащее белому.
Таким образом, если следовать мнению и Герак-лита, и Анаксагора, то невозможно
говорить правду; в таком случае окажется возможным делать противоположные
высказывания об одном и том же. В самом деле, если [Анаксагор] говорит, что во
всяком есть часть всякого, то он тем самым говорит, что всякая вещь столь же
сладкая, сколь и горькая (и так в отношении любой из остальных
противоположностей), раз во всяком находится всякое не только в возможности, но
и в действительности и в обособленном виде. Точно так же невозможно, чтобы
высказывания были все ложными или все истинными, невозможно и в силу множества
других затруднений, которые вытекают из такого положения, и потому, что если 
все
высказывания ложны, то не говорит правду и тот, кто это утверждает, а если все
истинны, то и утверждение, что все высказывания ложны, так же не будет ложным.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Всякая наука ищет некоторые начала и причины для всякого относящегося к ней
предмета, например врачебное искусство и гимнастическое, и каждая из остальных
наук - и науки о творчестве, и науки математические. Каждая из них,
ограничиваясь определенным родом, занимается им как чем-то наличным и сущим, но
не поскольку он сущее; а сущим как таковым занимается некоторая другая наука,
помимо этих наук. Что же касается названных наук, то каждая из них, постигая 
так
или иначе суть предмета, пытается в каждом роде более или менее строго доказать
остальное. А постигают суть предмета одни пауки с помощью чувственного
восприятия, другие - принимая ее как предпосылку. Поэтому из такого рода
паведения ясно также, что относительно сущности и сути предмета нет
доказательства.
А так как есть учение о природе, то ясно, что оно будет отлично и от науки о
деятельности, и от науки
о творчестве. Для науки о творчестве начало движения в том, кто создает, а не в
том, что создается, и это или искусство, или какая-либо другая способность. И
{110}
подобным образом для пауки о деятельности движение происходит не в совершаемом
действии, а скорее в тех, кто его совершает. Учение же о природе занимается тем,

начало движения чего в нем самом. Таким образом, ясно, что учение о природе
необходимо есть не наука о деятельности и не наука о творчестве, а наука
умозрительная (ведь к какому-нибудь одному из этих родов паук она необходимо
должна быть отнесена). А так как каждой из наук необходимо так или иначе знать
суть предмета и рассматривать ее как начало, то не должно остаться незамеченным,

как надлежит рассуждающему о природе давать свои определения и каким образом
следует ему брать определение сущности вещи,- так ли, как "курносое" или скорее
как "вогнутое". В самом деле, из них определение курносого обозначается в
сочетании с материей предмета, а определение вогнутого - без материи. Ибо
курносость бывает у носа, потому и мысль о курносости связана с мыслью о носе:
ведь курносое - это вогнутый нос. Очевидно поэтому, что и определение плоти,
глаз и остальных частей тела надо всегда брать в сочетании с материей.
А так как есть некоторая наука о сущем как таковом и как отдельно существующем,
то следует рассмотреть, надлежит ли эту науку считать той же, что и учение о
природе, или скорее другой. С одной стороны, предмет учения о природе - это то,
что имеет начало движения в самом себе, с другой,- математика есть некоторая
умозрительная наука и занимается предметами хотя и неизменными, однако не
существующими отдельно. Следовательно, тем, что существует отдельно и что
неподвижно, занимается некоторая наука, отличная от этих обеих, если только
существует такого рода сущность - я имею в виду существующую отдельно it
неподвижную, что мы попытаемся показать. И если среди существующего есть такого
рода сущность, то здесь так или иначе должно быть и божественное, и оно будет
первое и самое главное начало. Поэтому ясно, что есть три рода умозрительных
наук: учение о природе, математика и наука о божественном. Именно род
умозрительных наук - высший, а из них - указанная в конце, ибо она занимается
наиболее почитаемым из всего сущего; а выше и ниже каждая наука ставится в
зависимости от [ценности] предмета, который ею познается.
И здесь могло бы возникнуть сомнение, следует ли науку о сущем как таковом
считать общей наукой или нет. В самом деле, каждая из математических наук
занимается одним определенным родом, а общая математика лежит в основе их всех.