впредь 
афинская молодежь заучивала Гомера наизусть, и это сделалось наиболее важной 
частью образования. В некоторых частях Греции, особенно в Спарте, Гомер получил 
такое признание лишь в более позднее время.

Гомеровские поэмы, подобно изысканным рыцарским романам позднего средневековья, 
отражали точку зрения цивилизованной аристократии, которая игнорировала 
различные предрассудки, еще сохранившиеся среди населения, как плебейские. В 
более поздние времена многие из этих предрассудков появились снова на свет 
божий. На основе данных антропологии современные авторы пришли к выводу, что, 
будучи весьма далек от первобытного примитивизма, Гомер явился преобразователем,
 который отстаивал высшие классовые идеалы городского просвещения и который 
напоминал рационализатора древних мифов в XVIII веке. Олимпийские боги, 
представлявшие религию у Гомера, были вовсе не единственными объектами 
поклонения греков, касается ли это эпохи самого Гомера или более поздней эпохи. 
В народной религии имелись и другие, более темные и дикие элементы, которые 
были загнаны в подполье греческим интеллектом в пору его расцвета, но ждавшие 
лишь момента слабости или страха, чтобы совершить нападение. Во времена упадка 
оказалось, что верования, отброшенные Гомером и наполовину похороненные в 
классический период, продолжают жить. Этот факт объясняет многое из того, что 
иначе показалось бы противоречивым и удивительным.

Первобытная религия всюду носила скорее племенной, чем личный характер. С ней 
были связаны определенные ритуалы, которые должны были способствовать 
посредством симпатической магии осуществлению интересов племени, касавшихся 
особенно плодородия — растительного, животного и человеческого. Зимнее 
солнцестояние считалось временем, когда солнце следовало ободрять, чтобы оно 
более не убывало в силе, весна и сбор урожая также требовали соответствующих 
обрядов. Эти обряды часто были таковы, что вызывали сильное коллективное 
возбуждение, в котором индивиды утрачивали чувство своей разобщенности и 
начинали чувствовать себя одним целым со всем племенем. Во всем мире на 
определенной ступени религиозной эволюции существовали обряды, при которых 
убивали и поедали священных животных и людей. Различные районы переживали эту 
стадию в самое разное время. Принесение в жертву богам людей сохранялось обычно 
дольше, чем обрядовое поедание человеческих жертв; в Греции человеческие 
жертвоприношения иногда практиковались даже в начале исторического периода. 
Ритуалы плодородия без подобных жестокостей были свойственны всей Греции, в 
частности элевсинские мистерии по своему символизму, в сущности, являлись 
земледельческими праздниками.

Следует признать, что религия у Гомера не слишком религиозна. Его боги вполне 
человечны; они отличаются от людей только бессмертием и обладанием 
сверхчеловеческими способностями. В моральном отношении им нельзя отдать 
никакого предпочтения перед человеком, и трудно понять, как они могли внушать 
большое благоговение. В некоторых местах у Гомера, вероятно более поздних, они 
трактуются с вольтеровской непочтительностью. Истинно религиозные чувства, 
которые могут быть обнаружены у Гомера, относятся не столько к богам Олимпа, 
сколько к более туманным существам, таким как Судьба, Необходимость или Рок, 
которым подчинен даже Зевс. Идея Судьбы оказала большое влияние на всю 
греческую мысль, и она, возможно, была одним из источников, из которых наука 
извлекла свою веру в естественный закон.

Гомеровские боги — это боги аристократии завоевателей, а не боги полезного 
плодородия тех, кто действительно возделывал землю. Гилберт Маррей пишет: «Боги 
большинства наций претендовали на роль создателей мира. Олимпийцы не 
претендовали на это. Самое большее, что они когда-либо сделали, состояло в том, 
что они завоевали его... Что же они делают после того, как они завоевали свои 
царства? Заботятся ли они о правлении? Содействуют ли они земледелию? 
Занимаются ли они торговлей и промышленностью? Нисколько. Да и почему они 
должны честно трудиться? Они считают, что легче жить на годовые доходы и 
поражать ударами молнии тех, кто не платит. Они — вожди-завоеватели, 
королевские пираты. Они воюют, пируют, играют, музицируют; они напиваются 
допьяна, покатываются со смеху над пришедшим к ним хромым кузнецом. Они никого 
не боятся, кроме своего собственного царя. Они никогда не лгут, если дело не 
касается войны или любви» [13 - Five Stages of Greek Religion, p. 67.].

Гомеровские герои-люди также не блещут особенно хорошим поведением. 
Главенствующей семьей является дом Пелопса, но он отнюдь не мог служить 
образцом счастливой семейной жизни.

«Тантал, азиатский основатель династии, начал свою карьеру прямым проступком 
против богов. Как говорят, он пытался обманом заставить богов вкусить 
человеческого мяса, убив для этого своего собственного сына Пелопса. Последний, 
возвращенный чудесным образом к жизни, в свою очередь прогневал богов. Он 
победил в знаменитом состязании на колесницах своего противника Эномая, царя 
Писы, при пособничестве возничего последнего, Миртила, которому пообещал щедрое 
вознаграждение, а затем, чтобы разделаться со своим союзником, сбросил его в 
море. Проклятие перешло на сыновей Пелопса — Атрея и Фиеста — в форме того, что 
греки называли ###, то есть сильного, если не действительно непреодолимого 
побуждения к преступлению. Фиест, совратив жену своего брата, сумел благодаря 
этому похитить у последнего «счастье» семьи — знаменитый златорунный овен. В 
свою очередь Атрей, обеспечивший изгнание своему брату Фиесту, притворился, что 
жел