Задача перед правительством стояла грандиозная. Молодые американцы десятками 
тысяч вливались в ряды армии (общее их число в конце концов превысило 4 000 000 
человек), и вся тяжесть по обеспечению медицинского осмотра, снабжению 
обмундированием и пропитанием, по размещению, вооружению, оснащению, обучению и 
переброске их легла на службы, привыкшие иметь дело с армейскими контингентами 
мирного времени. Одна только проблема обеспечения новых контингентов оружием 
оказалась достаточно серьезной. Винтовок Спрингфилда было менее 300 000; 
имелось также 1100 пулеметов различных типов и около 400 полевых орудий. 
Тяжелых артиллерийских орудий, танков и самолетов не было вообще, как не было и 
ручных гранат и траншейных минометов. К счастью, страна располагала мощной 
военной промышленностью, уже начинавшей работать на полную мощность, но не 
существовало оборудования, необходимого для своевременного производства оружия 
американских образцов в необходимом для армии США количестве. Вследствие этого 
значительную часть оснащения — орудия, танки и самолеты — пришлось приобретать 
у французов или англичан. Не менее значительную проблему представляла доставка 
миллионов тонн военных грузов и переброска сотен тысяч человек через Атлантику. 
Несмотря на действия германских подводных лодок, она была решена блестяще, 
благодаря морякам американского и британского военно-морских флотов, и ни один 
из следовавших на восток транспортов с личным составом не был потерян.
Наращивание американских экспедиционных сил началось с тонкой струйки, которая 
со временем превратилась в бурный поток. К моменту окончания военных действий 
во Франции находилось более 2 000 000 американцев. Максимальное число было 
переброшено в июле 1918 года — в этот месяц в Европе высадилось 300 000 
американцев. Первые прибывшие части проходили ускоренную подготовку в тылу, а 
затем союзное командование направляло их сначала на более спокойные участки 
линии фронта. Командующий Американским экспедиционным корпусом, генерал Джон Дж.
 Першинг, наотрез отказался разрешить использование американских частей для 
пополнения потрепанных в боях французских и английских дивизий. По его 
настоянию армия США сражалась единым фронтом. Однако в период мощного весеннего 
наступления Людендорфа эти дивизии были сочтены достаточно подготовленными для 
фронтовых действий. Они были подчинены командованию французского корпуса, и, 
таким образом, солдаты Американского экспедиционного корпуса впервые 
встретились с германской армией в полномасштабном сражении.
За крещением огнем американцев пристально наблюдали как друзья, так и враги. 
Громадное большинство войск, как регулярных частей, так и Национальной гвардии, 
никогда не видело настоящего сражения, но солдаты горели желанием стать 
настоящими воинами. Они шли в битву с рвением, которого не было видно с тех пор,
 как регулярные войска и энтузиасты-добровольцы европейских армий погибали в 
приграничных боях, на Ипре, Марне и Эне.
Германский офицер после допроса пленных из состава 2-й дивизии, взятых в ходе 
сражения при Белльо-Вуд, признал, что у американского пополнения недостает 
только подготовки и что «боевой дух войск весьма высок, они беззаветно верят в 
победу».
Экспедиционный корпус отличался исключительным мужеством, натиском и энергией, 
хотя ему и не хватало боевого опыта. Солдаты регулярной армии могли смотреть 
свысока на национальных гвардейцев, считая их «воскресными солдатами», но то, 
что написал Лоуренс Столлингз в своей книге «Пехотинцы» о 26-й («Янки») 
пехотной дивизии, вполне можно отнести к любому другому подразделению 
Национальной гвардии. «Эти гвардейцы ни в грош не ставили регулярную армию. 
Себя они считали куда лучшими солдатами, чем набранную с бору по сосенке 
регулярную армию мирного времени. Офицеры Национальной гвардии знали всех своих 
солдат, где кто живет, разговаривали с их матерями. Солдаты всецело были 
преданы им, и когда они избирались на офицерские должности, то даже те из них, 
кто пасовал перед тупостью системы производства в звании в старой милиционной 
армии, становились подлинными офицерами…» И если национальные гвардейцы считали 
себя стоящими на более высокой ступени, чем призывники, те в свою очередь 
язвительно подтрунивали над добровольцами. Однако никто из них, ни солдаты 
регулярной армии, ни гвардейцы, ни добровольцы, не могли толком обращаться с 
новым вооружением и не владели приемами тактики, появившимися после 1914 года. 
Всем им вместе пришлось обучаться новой технике ведения боя. Как бы то ни было, 
они раз за разом бросались из одного сражения в другое, почти пренебрегая 
личной безопасностью.
Это было рвение, которое притупило только время и накопившийся шок от 
повторяющихся, явно бессмысленных потерь — точно так же, как он подействовал на 
французов, англичан или немцев. Эти потрепанные гладиаторы, которые стояли 
против врага в смертельной схватке уже почти четыре года, уже едва держались на 
ногах — почти умирали от ран. Силы сражаться еще были у англичан, чьи отборные 
боевые части включали в себя буйных австралийцев и канадцев, но что касается 
франко-американских операций, то они оставляли у стороннего наблюдателя 
впечатление, что французы уже дошли до точки. Снова и снова наступления 
американцев проваливались, когда атакующие во фланг неприятеля французские 
дивизии не могли прорвать его оборону или вообще отступали (зачастую не давая 
себе труда поставить об этом в известность своих союзников). Генерал корпуса 
морской пехоты Джон Арчер Лежойн, француз по происхождению, заявил однажды, 
находясь в ставке союзного командования после одного из сражений, что он скорее 
подаст в отставку, чем останется офицером по связи с французским командованием. 
Справедливости ради по отношению к воинам этой нации следует сказать, что в это 
время (со 2 по 10 октября) французские части удерживали фронт протяженностью 
почти 393 километра, по сравнению с 320 километрами, на которых действовали