Чака почти обезлюдил Нагаль, а грифы и шакалы шли по следам его быстро 
передвигающихся полков. Два отряда под командованием мятежных лейтенантов 
отделились от его войска и завоевали северные провинции страны; основная часть 
зулусской армии дошла до севера Ньясаленда
[17]
.

Чака был убит в 1828 году своими сводными братьями, и один из них, Дингаан, 
рассорился с голландцами и предательски убил членов дипломатической миссии. За 
этим последовало внезапное нападение на буров, которые поселились в Нагале 
(1838). Несколькими месяцами спустя буры сдерживали огнем войска зулусов пол 
прикрытием своих фургонов, тогда как другие буры верхом на лошадях нанесли удар 
в тыл зулусам и разбили их у Кровавой реки.
Как можно предположить, дисциплина в правление Дингаана была уже не той, что 
при Чаке. Более поздний деспот, Сетевайо, восстановил ее в той мере, на какую 
был способен, и рассорился с англичанами, которые тогда были основной силой в 
Африке.
Война началась с катастрофы, когда британский командующий на виду у врага 
разделил свои силы и покинул укрепленный лагерь. Командир на поле боя отклонил 
совет южноафриканцев образовать из фургонов обоза защитный круг. В результате 
лагерь под Исандлхваной (22 января 1879 года) был взят штурмом силами 10 000 
зулусов. Почти все европейцы (806 человек) и около 500 дружественных туземцев 
были убиты. Прямо с места победы несколько отрядов зулусов направились к 
Исандлхване, чтобы напасть на небольшой контингент британцев у Рорке-Дрифт. 
Британцы численностью примерно восемьдесят человек плюс триста больных и 
раненых в госпитале выдержали беспримерную битву. Будучи непрерывно атакуемы, с 
полудня до заката, они удерживали свои позиции, часть которых представляла 
собой баррикаду из ящиков печенья. Шесть раз они отбивали подошедшею едва ли не 
на дистанцию удара штыком неприятеля — и утром он отступил, оставив 350 человек 
убитыми.
Получив известия о катастрофе под Исандлхваной, Лондон, следуя обычной 
британской практике, в конце концов направил соответствующие силы, и кампания 
завершилась, подобно войне в Судане, когда волна за волной храбрые воины, 
атакующие британские каре, были уничтожены плотным ружейным огнем. Лишившись 
военной организации, зулусы вернулись к более мирным занятиям, вроде 
скотоводства. Но память о стройных рядах полуобнаженных воинов с черной кожей 
во главе со своими вождями, об овальных щитах, обтянутых воловьей кожей, и о 
сверкающих широких копейных наконечниках продолжает жить на страницах книг 
таких писателей, как Райдер Хаггард и Бертрам Милфорд, донесших до нас эхо 
боевого клича, стук копий о щиты и мерную поступь тысяч ног.
Из тишины фермы где-нибудь в пенсильванской глубинке и с временной дистанции во 
много десятилетий довольно просто следить за взлетами и падениями воинственных 
племен и рас, оставивших короткий, но кровавый след в истории. Минувшие годы 
придают прошлому налет очарования, хотя и нет сомнения в том, что многие 
кровожадные негодяи вполне заслужили свою судьбу, а их смерть от копья или пули 
лишь принесла пользу цивилизации. Но дервиши и зулусы, апачи и кайова (эти 
великолепные воины равнин, получившие признание «лучшей в мире легкой 
кавалерии»), туареги и берберы, арабы и пуштуны — все они оставили свой след в 
анналах военной истории. Возможно, это просто ностальгия, но не похоже на то, 
что нынешние их потомки смогут сравниться с туземными армиями былых времен, 
шедшими на смерть под многоцветными знаменами.




СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ


Военная история Соединенных Штатов в гораздо большей мере, чем история любой 
другой страны, демонстрирует громадную разницу между регулярным солдатом и 
солдатом-гражданином — то есть между профессионалом и дилетантом. Первые годы 
молодой республики снова и снова обнажали пороки, крывшиеся в милиционной 
системе. Но все же она была неотъемлемой частью военной концепции этой новой 
нации. Концепция эта основывалась на абсолютно неверной предпосылке, что 
оборона страны может и должна быть передана в руки ответственных граждан. Когда 
наступит необходимость, мыслили ее апологеты, то каждый ответственный гражданин 
с готовностью оставит свою ферму, кузницу или контору и поспешит прибыть на 
место сбора, чтобы быть ведомым в бой против врага. Вести же его будут 
достойные и ответственные джентльмены, которые, после одержанной победы, снова 
тихо отправятся на заслуженный отдых. Таков был этот благородный (да к тому же 
еще и экономичный) план, прекрасно укладывавшийся в образ идеалистического 
мышления тогдашней прекраснодушной интеллигенции.
Однако у него был один серьезнейший недостаток — даже беглого взгляда в историю 
было бы достаточно, чтобы понять: обученные солдаты не появляются мгновенно, 
подобно Афине, в полном вооружении, из головы Зевса (или из головы кого-то 
другого). Они рождаются медленно и с мучительными усилиями на учебных плацах, 
под крики и проклятия, а в былые времена — и под ударами трости 
сержанта-муштровщика. Но такое недоброе обращение просто-напросто не подходит 
для свободных людей, особенно для тех, кому этот, еще непрочный, статус внове и 
поэтому вдвойне желанен.