оказались в виду неприятеля».
Англичане, спокойно сидевшие на траве, при приближении французов поднялись и 
выстроились в боевой порядок. Французский король, увидев, что теперь сражение 
неизбежно, приказал генуэзским арбалетчикам выдвинуться вперед, с тем чтобы 
находившиеся за ними тяжеловооруженные пехотинцы смогли выстроиться в боевой 
порядок для атаки. Как и вся французская армия, двигавшаяся маршем с самого 
раннего утра, генуэзцы изрядно устали. Они начали жаловаться, что-де «они не в 
том состоянии, чтобы сегодня сражаться». К тому же прошел ливень с грозой, 
отчего тетивы луков намокли и частично потеряли свои свойства. Затем, уже 
совсем к вечеру, лучи заходящего солнца стали светить прямо в лицо французам.
«Когда генуэзцы заняли некое подобие строя и стали приближаться к англичанам, 
они издали боевой клич, чтобы напугать врагов, но те спокойно стояли и, похоже, 
не обратили на крики никакого внимания».
Картина была впечатляющей: молчаливые ряды англичан, солнце, светящее им в 
спину, и длинные тени вниз по склону холма; плотная масса генуэзцев, 
наступающих со своим неуклюжим оружием в руках наперевес; лучи солнца, бьющие 
им в лицо и играющие на начищенном оружии, латах, накидках рыцарей и на 
полощущихся стягах французского авангарда.
Три раза генуэзцы издали свой боевой клич, затем подняли арбалеты и открыли 
стрельбу. И тут словно легкое облачко выпорхнуло из рядов англичан, бросило 
прозрачную тень на генуэзцев, и секунду спустя на французской земле впервые 
раздался звук, который станет скоро чересчур хорошо знаком слуху французов, — 
шипящий свист тысяч стрел с острыми стальными наконечниками. Стальная волна 
хлестнула по арбалетчикам с сокрушительной силой.
«Когда генуэзцы почувствовали, что эти стрелы, пробивая броню, впиваются в их 
тела, руки и головы, то некоторые перерезали тетивы своих арбалетов, другие 
побросали их наземь, и все они повернулись и в полном замешательстве пустились 
в бегство… Король Франции, видя их бегство, воскликнул: «Убейте этих негодяев, 
потому что они без всякой причины мешают нам наступать!»
Первые ряды конницы врезались в объятую паникой толпу наемников, топча их 
копытами коней и рубя налево и направо. И в ту же минуту они тоже превратились 
в сгрудившуюся, потерявшую строй массу вопящих и стонущих людей. Но все эти 
крики перекрывало ржание пораженных стрелами коней — ибо нескончаемый поток 
свистящих стрел поражал и людей, и лошадей (опытный лучник мог свободно 
выпустить до двенадцати стрел в минуту, а в рядах англичан насчитывалось много 
тысяч лучников).
То тут, то там несколько всадников сбивались в группы, пытаясь прорвать строй 
англичан, но мало кто из них добирался до первых рядов. Смертоносные стрелы 
повергали их на землю, превращали их коней в бьющиеся груды плоти, пронзали 
кольчуги, латы и тела.
Когда лошади рушились наземь вблизи рядов англичан, уэльские легковооруженные 
воины выскальзывали из строя и вытаскивали из-под конских туш облаченных в 
кольчуги всадников, пока те пытались встать на ноги. Перед рядами англичан 
росли горы бьющихся лошадей, мертвых тел и умирающих воинов, препятствуя 
приближаться тем, кто еще пытался перейти в атаку. Ни порядка, ни какой-то 
согласованности в этих атаках не было. Как только свежая группа рыцарей 
появлялась на поле, она пришпоривала своих коней, скользивших по пропитанной 
кровью почве, и шла в атаку — чтобы, в свою очередь, быть повергнутой наземь, а 
на смену ей уже шла новая.
Только в одном месте французам удалось сблизиться с тяжеловооруженными воинами 
правой рати под командованием принца, но и здесь они были отбиты после 
ожесточенной схватки. К королю был послан гонец с просьбой прийти на помощь 
принцу, но тот, узнав, что принц не ранен, отказал ему в помощи, сказав, что 
желает всем своим сыновьям снискать славы. В битве пал слепой король Богемии, 
вместе со своим боевым конем, который был сцеплен с конями двух рыцарей по 
бокам от него, поддерживавших короля в седле.
С наступлением темноты атаки стали слабеть. Французы понесли ужасные потери, и 
Филиппа, чей боевой конь был убит стрелой, удалось уговорить покинуть поле 
битвы. Но бойня еще не закончилась, потому что с рассветом, в густом тумане, 
сильный отряд англичан, обследовавших поле битвы, наткнулся на свежие 
подразделения ополченцев и тяжеловооруженных воинов, спешащих на подмогу своим 
товарищам и ничего не знающих о поражении, которое те потерпели накануне 
вечером. Эти подразделения, вместе с теми, кто во время битвы потерял своих 
товарищей, понеся тяжелые потери, были рассеяны англичанами.
«Англичане предавали мечу всех, кого они встречали; мне это ясно по тому факту, 
что пеших воинов, посланных на поле сражения городами, поселками и муниципиями, 
в это воскресное утро было убито вчетверо больше, чем в ходе субботней битвы».
Несколько позже в тот же день король Эдуард послал своих герольдов и секретарей 
сосчитать павших и составить списки.
«С тяжелым сердцем принялись они за дело, осматривая каждое мертвое тело, и 
провели на поле битвы весь день, и возвратились только тогда, когда король уже 
садился за ужин. Они представили ему весьма подробное сообщение обо всем, что 
они видели, и сказали, что они нашли восемьдесят знамен, тела одиннадцати 
принцев, 1200 рыцарей и около 30 000 обычных воинов».
В ходе этой битвы пало около пятидесяти англичан. Даже допуская определенное 
преувеличение, совершенно очевидно, что соотношение павших с обеих сторон 
выходит за разумные пропорции. В число «обычных людей» вошли, разумеется, 
несчастные генуэзцы и ополченцы, погибшие на следующее утро, а также все 
обозники, грумы, пажи, слуги, маркитанты и так далее, которым не удалось 
вовремя скрыться.