своей дисциплине, организации, а зачастую и по военному руководству, вне 
всякого сомнения, могла быть названа лучшей во всем тогдашнем мире. Эта сила, 
армия Восточной Римской империи, на протяжении веков не была оценена по 
достоинству. Само слово «Византия» сразу вызывало представления об упадке, 
хитрости и коварстве, предательстве и лжи. И все же на протяжении веков, 
несмотря на все пороки собственно Византии, ее небольшая профессиональная армия 
удерживала на границах Востока персов, арабов, турок, авар, булгар и других 
недругов. Но самый тяжелый удар был нанесен ей с Запада — удар кинжалом в спину,
 за который дорогой ценой пришлось заплатить всему христианству. И когда 
Константинополь пал под натиском турок, то с ним пала не только твердыня креста,
 но и великий символ западной цивилизации.
Своей утвердившейся в истории низкой репутацией византийский солдат частично 
обязан английскому историку Гиббону. «Слабости византийских армий были 
наследственными, — писал он, — их победы случайными». Эти слова противоречили 
исторической правде о военной организации, которая могла гордиться едва ли не 
пятью веками почти постоянных войн — и почти постоянных побед — и о которой 
византийский император писал: «Командующему, который имеет в своем распоряжении 
шесть тысяч конников нашей тяжелой кавалерии и Божью помощь, больше ничего не 
надо». Сильное давление массовых вторжений извне в конце концов уменьшило 
территорию империи до такого размера, что она больше не была способна 
обеспечивать себя, но все же ухитрялась сохранять свое существование даже в 
таком бедственном состоянии вплоть де середины XV столетия, что красноречиво 
говорит о мужестве ее воинов и прозорливости ее правителей.
Империя располагала непревзойденным по своим качествам и боеспособности флотом. 
Монтроз в своей работе «Война в истории человечества» пишет: «Эффективность 
действий военно-морского флота Восточной Римской империи может быть оценена по 
тому факту, что он был практически флотом без истории. На протяжении периода в 
шестьсот лет его могуществу был брошен вызов только в двух случаях. Лучшего 
испытания и не сыщешь, поскольку достоинство флота оценивается по его 
результатам действий в качестве предупредительного, а не целительного 
инструмента стратегии».
В эпоху вооруженных толп, предводительствуемых отдельными выдающимися 
личностями, армии Восточной империи сохраняли мастерство и дисциплину, 
совершенно запредельные для понимания их грубыми племенными вождями-воинами 
Запада. В то время как мелкие царьки Севера восседали, потягивая мед, в своих 
длинных домах из грубо обтесанных бревен — в окружении своих еще более диких 
дружинников, — военачальники Востока разрабатывали весьма сложные теории 
военного искусства, которые принимали во внимание не только тактику и стратегию,
 но и технические аспекты войны, а также вопросы снабжения (о которых и не 
слыхивали на Западе) и даже не упускали из виду особо чувствительные для 
различных наций психологические аспекты.
Вполне справедливо будет заметить, что сражения выигрывают отнюдь не военные 
теоретики и что даже самое профессиональное руководство по военному искусству 
не создает победоносную армию. Но, по счастью для империи, ее офицеры и высшие 
военачальники оказались способными соединять теорию с практикой, — а подобная 
комбинация приводила не одну численно меньшую армию к победе над более 
многочисленной.
Правители Восточной империи, хотя обычно и сражались с численно превосходящим 
их врагом, выигрывали битвы за счет правильного выбора родов войск (или их 
комбинации) и тактики, которые были наиболее эффективными в сражении именно с 
данным неприятелем. Имперский военачальник обычно был в состоянии правильно 
оценить силы противника, его вероятную тактику, направления и задачи атак. 
Поэтому он мог сосредоточить на направлении удара противника необходимые силы 
(империя страдала от недостатка людских ресурсов) и средства для завершения 
операции.
Следует отметить, что целью византийцев, как правило, была оборона территории, 
а не ее захват. Их противники обычно были всадниками, поэтому, совершенно 
естественно, обороняющимся был необходим прежде всего тот род войск, который 
позволял быстрейшую его концентрацию в минимально возможное время. Нельзя 
сказать, чтобы роль пехоты недооценивалась, но в качестве защитника протяженных 
границ старой империи на Западе тяжеловооруженная пехота не могла достаточно 
быстро реагировать на вторжения, поскольку нападающие армии состояли 
преимущественно или по большей части из всадников.

Армии раннего периода существования империи, до правления Юстиниана 
включительно (527–565), подобно армиям Запада, состояли по большей части из 
иностранных (главным образом тевтонских) вспомогательных частей, называемых
feodorati.
Подобная политика натравливания одних варваров на других имела свои 
преимущества, но была в то же время опасным средством — поскольку эти 
иностранцы хранили верность только своим собственным вождям или генералам, 
которые им и платили. Кроме того, такая политика требовала расхода все новых и 
новых средств — а в империи всегда ощущалась нехватка денег. После великих 
побед армии Юстиниана, одержанных под водительством таких военачальников, как 
Велисарий и престарелый евнух Нарсес, армия Византии приняла законченную форму, 
которую и сохраняла неизменной в течение столетий, со времени реформ Маврикия
[5]
(582–602), генерала и впоследствии восточноримского императора. Этот мудрый 
военачальник, автор известного «Стратегикона» (своего рода наставления для 
высшего командного состава), положил конец системе, при которой войска были