использовать такие пули.



Совершенствование стрелкового оружия: 1 — система Дельвиня — близ дна ствола 
устраивалась камера несколько меньшего диаметра, на уступ которой при заряжении 
ложилась пуля; ударами шомпола несколько расплющивали пулю, отчего она 
заполняла нарезы; 2 — стержневая винтовка Тувенена: а — стержень; б — пуля; в — 
профилированный шомпол; 3 — саморасширяющаяся пуля Минье с железным колпачком



Французский военно-морской флот был подтянут до уровня военных притязаний 
страны, и, когда французские войска высаживались в Крыму, Франция уже была 
снова первоклассной державой. Эта кровопролитная и отдаленная от страны военная 
кампания, в которой французский солдат снова и снова демонстрировал уже 
привычную для него отвагу, показала еще один пример французской 
изобретательности (и новую находку императора) — первые броненосцы. Строго 
говоря, бронированные плавучие батареи не были броненосными кораблями в 
общепринятом смысле этого слова, но, когда «Лава», «Гремящий» и «Разрушитель» 
под парами медленно вышли на траверз русских фортов под Кинбурном
[10]
 утром 16 октября 1855 года, началась новая эра военно-морских сражений. С 
расстояния столь близкого, что деревянный корабль понес бы катастрофический 
урон, броненосцы методично своими снарядами громили русские укрепления, а пули 
и снаряды врага только рикошетили от их обшитых четырехдюймовой броней бортов и 
палуб. К тому времени, как разрушенные форты сдались, броненосцы получили более 
двухсот попаданий. Их потери: двое убитых и двадцать пять раненых.

Французам в Крыму приходилось, сражаясь, бороться не только против грязи, 
холода, холеры и русских. Император, помимо того что был непрофессиональным 
кораблестроителем и артиллеристом, еще представлял собой и 
военачальника-дилетанта. И если его идеи в отношении вооружения приносили свои 
плоды, то его предприятия на полководческом поприще отнюдь не были столь 
удачными.
К несчастью, сравнительно недавно изобретенный телеграф связывал императора с 
его генералами — и это дистанционное руководство заставило генерала Франсуа 
Канробера подать в отставку, а генерала Эмабля Пелисье приводило в отчаяние. 
(По крайней мере, они были избавлены от присутствия императора во плоти — 
подобная перспектива страшила как французских, так и английских военачальников 
куда больше, чем победа русских.)
В ходе следующей кампании, в Северной Италии, император уже лично появился на 
поле боя. Восьмидесятилетний барон Анри Жомини, служивший с Неем при Ульме и 
Йене, разработал план для племянника своего былого главнокомандующего. 
Процитируем отрывок из книги Филиппа Гыодалла «Вторая империя»: «Он совершенно 
не принимал во внимание никем не санкционированную новинку — появление железных 
дорог, и успех его целиком зависел от любезности неприятеля, который должен был 
оставаться на месте и не предпринимать никаких враждебных действий. Коль скоро 
план этот был разработан против австрийцев, он имел полный успех, и французы в 
1859 году применили тот привлекательный для них опыт разгрома неприятеля 
методами 1809 года, военное же мышление их противников находилось где-то на 
уровне 1759 года… Однако если бы вместо австрияков им противостояли пруссаки… 
то французы были бы выметены из области Альп».

Но если компетентность военного руководства и можно было поставить под сомнение,
 то действия армии были превыше всех похвал, и победы при Монтебелло, Мадженте 
и Сольферино подняли Францию до положения ведущей военной державы — тогда как 
Европа нервно следила, что за государственный муж со зловещим именем станет 
следующим ее правителем. Причем это пристальное внимание не ограничивалось 
только Европой; и Вашингтон, весь погрязший в перипетиях Гражданской войны, мог 
лишь недоброжелательным взором наблюдать зрелище французских войск, маршем 
входящих в «освобожденный» Мехико. Но мексиканская авантюра недолго занимала 
императора, однако до того, как последняя французская колонна исчезла из вида 
по дороге на Веракрус (оставив несчастного Максимилиана
[11]
наедине с расстрельным взводом), к славе французского оружия добавилось 
несколько новых побед.

Но куда более напряженное единоборство было еще впереди. Со смешанными 
чувствами французы восприняли поражение их старых врагов, австрийцев, от войск 
Пруссии, и теперь новая германская конфедерация под руководством Бисмарка стала 
являть собой безусловную угрозу французским интересам. Так же было совершенно 
ясно, что французской армии, с ее ограниченной формой воинской обязанности и 
малым числом подготовленных резервистов, будет трудно противостоять в случае 
вооруженного конфликта «нации под ружьем», которую представляла собой прусская 
военная машина. Поэтому в 1867 году была принята концепция армии, основанной на 
всеобщей службе, но еще до того, как она стала проводиться в жизнь, Бисмарк 
нашел повод к войне, и немцы уже стояли на границе.
Французская армия в 1870 году была исполнена боевого духа. Если в чем и можно 
было упрекнуть ее и ее военачальников, так это в том, что она страдала