зависти к его растущему торговому процветанию, то ли из искреннего опасения, 
что в скором будущем он снова сможет бросить вызов Риму за господство на всем 
Средиземноморье, но Карфаген был обречен на разрушение. И Катону даже не стоило 
оканчивать каждую свою речь в сенате мрачной фразой: «Карфаген должен быть 
разрушен». Рим уже не мог терпеть никакого соперничества на Средиземном море, и 
африканский город ждала неминуемая гибель.
Провокация следовала за провокацией и одно требование за другим. В скором 
времени неистовые карфагеняне уже не могли противостоять этому. В тщетном 
желании умилостивить своих завоевателей они сдали все свое вооружение — в том 
числе 3000 катапульт и 200 000 комплектов доспехов. После чего они были 
поставлены в известность, что их город будет снесен с лица земли, а сами они 
могут селиться где пожелают, но не ближе десяти миль от берега моря! Реакцией 
на это жестокое требование был истерический взрыв патриотизма. Общественные 
здания были разрушены, чтобы обрести древесину и металл, женщины обрезали свои 
косы, чтобы сплести из них тетивы для новых катапульт, а граждане всех 
возрастов, мужчины и женщины, принялись возводить оборонительные сооружения и 
изготавливать оружие.
Если в ходе противоборства Ганнибала с молодой республикой наши симпатии были 
на стороне Рима, то в этот, последний, период существования Карфагена они 
сместились в его сторону. У Карфагена теперь не было ни союзников, ни боевых 
судов, ни оружия — и все же он решил сражаться. Его граждане столь успешно 
защищали мощные стены своего города, что римлянам потребовалось три года, чтобы 
сломать их оборону и в конце концов ворваться в город. Но даже тогда жители 
яростно защищались, вынуждая легионеров брать штурмом улицу за улицей, дом за 
домом. Число жителей города насчитывало немногим больше полумиллиона; после 
штурма около 55 000 выживших горожан были проданы в рабство. Город был 
полностью разрушен (146 до н. э.), место, на котором он стоял, было перепахано; 
завоеватели грозили страшными проклятиями на головы тех, кто попытается 
восстановить его. Таким был конец многолетнего великого противника Рима — он 
исчез в дыму и пламени.




ЛЕГИОНЫ МАРИЯ
[31]


За столетие, предшествовавшее падению республики и началу имперского периода, 
характер римского государства, римского народа и римской армии претерпел 
глубокие изменения. Город-государство стал теперь мировой державой. Некогда его 
власть простиралась над несколькими союзными ему городами и колониями на 
территории самой Италии, теперь же ему покорились и государства, лежавшие за 
морями. Торговля расцвела неимоверно, а из завоеванных стран поступали 
немереные средства. Каждая новая победа выбрасывала на рынки все новые и новые 
толпы рабов, которые переполняли и без того до отвала забитые рынки; не 
выдерживая давления конкурентов — хозяев обрабатываемых дешевой рабской силой 
поместий и плантаций, — почти исчезли мелкие фермеры, бывшие становым хребтом 
государства. Плиний был совершенно прав, когда писал, что Италию как 
государство уничтожили крупные латифундии. Новообразовавшийся класс 
разбогатевших капиталистов и все уменьшающиеся численно патриции объединились, 
чтобы держать в повиновении народ. Демагоги-подстрекатели использовали любую 
возможность, чтобы раскачать людские массы.
Политика стала небывало циничной и омерзительной — процветали коррупция, 
взяточничество, а политические убийства стали обычной практикой в борьбе за 
влияние той или иной партии; лучшие качества римского характера тонули в 
скупости, классовой ненависти и крови.
Республиканский строй был явно обречен, но демократические традиции были 
настолько сильны, что даже в эти недостойные времена они еще продолжали 
существовать, хотя политические преступления, гражданские войны, восстания 
рабов, достигавшие гигантских масштабов, и все прочие ужасы сопутствовали 
последним предсмертным судорогам некогда блестящих общественных установлений. 
Становилось ясно, что прежним солдатам-гражданам уже нет места в Риме Гракхов, 
Мария и Суллы. Деятельность на благо государства перестала считаться делом 
чести и превратилась в бремя. Служение с оружием в руках все больше и больше 
становилось долгосрочным занятием для профессионалов.
Гай Марий был опытнейшим солдатом, над которым витала слава покорителя Югурты, 
царя Нумидии. Народ обратился к нему как к единственному военачальнику, 
могущему спасти город от новой напасти, гораздо большей, чем любая другая, 
которая угрожала городу со времени борьбы с Ганнибалом. Два варварских народа — 
кимвры и тевтоны, оба, по всей вероятности, германского происхождения — 
поднялись на северные склоны Альп и намеревались спуститься с них, чтобы 
завладеть Италией. Как и все подобные им племена, решившие переселиться в 
другую местность, они двигались вместе со своими кибитками, с женами, детьми и 
скотом в поисках плодородных земель, но не брезговали и попутным грабежом. Их 
было неисчислимое количество, только число воинов оценивалось примерно в 300 
000 человек. Они одолели галлов и громили армию за армией римлян, нанеся им в 
конце концов самый сокрушительный удар, уничтожив при Араузио, в нижнем течении 
Роны, в 105 году до н. э. две консульские армии численностью в 80 000 человек, 
из которых в живых, по свидетельствам хроник, осталось только десять человек.