двадцати городов-государств различной величины составляли около 75 000 человек. 
Все это было достигнуто ценой неимоверных усилий союзников.
Персы располагали силами в 100 000 человек, а их полководец Мардоний был 
значительно более опытным военачальником, чем спартанец Павсаний, командовавший 
союзными армиями. Ряд маневров привел к тому, что персидская конница 
практически совершенно отрезала лакедемонян и небольшой отряд тегийцев от их 
союзников, тогда как персидские лучники осыпали их стрелами из-за своих 
плетеных переносных щитов. Похоже, что в рядах греков возникло мгновенное 
замешательство, небесные знамения не были для них благоприятными, однако 
молитвы, вознесенные к Гере, чей храм находился поблизости, были вознаграждены 
мистическими знаками, и тяжелая пехота греков размеренным шагом двинулась в 
наступление. Линия плетеных щитов персов была прорвана и распалась, и спартанцы 
и тегийцы начали продвигаться в направлении храма Деметры, стоявшего на 
возвышенности перед ними. Здесь Мардонию удалось собрать своих обратившихся в 
бегство воинов, но персы не могли тягаться с лучшими копьеносцами во всей 
Греции. Сам Мардоний пал в бою, и, как это часто бывало в армиях Востока, его 
гибель стала сигналом для отступления, перешедшего в бегство. Основное сражение 
было выиграно спартанцами и их союзниками еще до того, как подошла основная 
часть армии. 8000 афинян, шедших на помощь Павсанию, были атакованы греками, 
служившими персам, и вынуждены были остановиться. Другая часть союзной армии, 
левый ее фланг, задержалась у города Платеи и достигла поля боя слишком поздно, 
чтобы принять в нем активное участие.
Это стало звездным часом Спарты. До этого она одержала череду блистательных 
побед, но то были победы над греками, в частности над афинянами. В том долгом 
противоборстве симпатии Запада, возможно ошибочно, были на стороне города, в 
котором сосредоточилась столь значительная доля греческой культуры. И вот, 
когда Афины лежали поверженными, а их злейшие враги призывали к полному 
уничтожению города и порабощению его жителей, именно спартанцы отвергли 
варварские требования своих союзников и обеспечили условия мира, гораздо более 
мягкого, чем афиняне могли ожидать.
Но, как такое случалось и со многими другими воинственными народами, настало 
время, когда спартанский дух пошатнулся. Суровые законы полумифического Ликурга 
больше не действовали. Молва винила в этом обильный приток в Спарту золота и 
серебра после успешных военных кампаний в Малой Азии. Спартанские деньги 
изготовлялись из железа — намеренно неудобными, чтобы сделать их употребление 
ограниченным. Но более веской причиной падения спартанского государства следует 
считать изменения строгих законов наследования, в соответствии с которыми 
каждый мужчина должен был оставлять свою долю земли исключительно своему сыну. 
По новым же законам все люди могли распоряжаться своей землей по своему 
собственному усмотрению. Это, по словам Плутарха, «разрушило лучшее государство 
общего благосостояния. Новые законы позволили богатым людям, не обладающим ни 
каплей совести, забрать себе в руки всю недвижимость, отлучив законных 
наследников от возможности получить свою законную долю; и постепенно все 
богатство сконцентрировалось у немногих, основная же масса граждан пребывала в 
бедности и печали. Частные занятия, для которых больше не было свободного 
времени, оказались заброшенными; в государстве же процветали всяческие 
махинации, зависть и ненависть к богатеям. В стране осталось не более семисот 
старых спартанских семей, из которых, возможно, около сотни имели в своем 
владении землю, остальные же были лишены как имущества, так и чести, стали 
медлительны и безразличны к делам защиты отечества от внешних врагов, зато 
только и мечтали о том, чтобы воспользоваться любой возможностью для изменения 
порядков в своей стране».

Теперь уже спартанец не мог ответить, как некогда аргивянину, который однажды 
упомянул о множестве лакедемонян, погребенных на полях Аргоса
[21]
: «Но ни один из вас не похоронен в Спарте».

Один из царей-реформаторов был убит разъяренными владельцами земли. «Ныне, 
когда Агис был убит, стало опасно упоминать в разговорах хотя бы намеками о 
подготовке юношества; а уж слова о древней умеренности, стойкости и равенстве 
вообще воспринимались как государственное преступление».
Последний из царей, Клеомен, расправился с эфорами, уничтожил сам институт 
эфоров, простил все долги, увеличил число граждан до 4000 человек, даровав 
гражданство периэкам, и перераспределил земельные доходы. Однако возрожденное 
государство не могло тягаться с Македонией, и победа Антигона над Клеоменом при 
Селлазии (221 до н. э.) положила конец Спарте как государству.
При всех недостатках спартанского характера — ограниченность кругозора, низкая 
культура, властность и тираническое поведение, — которые были явственно видны, 
еще когда Спарта пыталась примерять имперскую мантию, которую она отобрала у 
Афин, у нее имелось много восторженных почитателей среди древних греков. Для 
них все эти моменты меркли в сравнении с исконной простотой спартанской жизни — 
в этом аскетизме греки видели нечто благородное. По мере того как усложнялась 
жизнь в других городах-государствах Древней Греции, греки любили указывать на 
Спарту как на истинную родину древних ценностей — старую добрую Грецию, какой 
ее знавали их пращуры. Что бы мы ни думали о Спарте и ее общественных 
институтах, нет никакого сомнения в том, что воину-спартанцу едва ли можно 
найти равного.
О боевых качествах граждан других древнегреческих городов-государств мы не 
знаем ничего. Предположительно, они были все примерно равными. Незначительные