О, славный рыцарь из хорошего рода.


Для Роланда меч, врученный ему Карлом Великим, почти персонифицирован, едва не 
обожествлен:


О, Дюрандаль, как ты прекрасен, светел, бел!
Как блещешь и сверкаешь ты на солнце!


Если нельзя говорить об обожествлении в полном смысле слова, то, во всяком 
случае, по Божьему повелению ангел передал его Карлу Великому, который вручил 
его своему лучшему вассалу (Рол., 2319–2320):


И меня тобою препоясал великий король.


Роланд приписывает своему мечу завоевания, которые совершил. Чтобы Франция не 
подверглась позору, если его меч будет обращен против нее, Роланд пытается 
сломать его о скалу, но тщетно. Возможно, из-за священных реликвий, заключенных 
в рукояти. Ему не остается ничего иного, как, умирая, лечь ничком на землю, 
прикрыв телом и меч, и Олифант (рог), в который он трубил, призывая Карла. Он 
лег головой к стране язычников, чтобы те, кто найдут его, сказали, что и 
погибнув он победил.


Роланд покаялся в грехах перед Богом
И в качестве залога протянул перчатку.


Протянутая Богу перчатка, которую заберут ангелы, – знак признания вассальной 
зависимости, один из символов реванша церкви над рыцарством. Здесь происходит 
как бы взаимопроникновение обычаев. Но последние слова умирающего героя 
заимствованы из заупокойной службы (Рол., 2397):


Погиб Роланд, и Господь принял его душу.


Картина сражающегося рыцарства в «Песни о Роланде» не полна, но вполне точна, к 
тому же к ее достоинствам следует отнести довольно точную датировку: третья 
четверть XI века. Однако в ней нет особого подчеркивания опоясывания оружием 
(это понятие употребляется в значении «вооружиться»), существования некоего 
военного сословия, стоящего над «посаженным на землю» (то есть наделенным 
фьефом) феодализмом и особых обязательств, ложащихся на рыцаря в отношении не 
только его сюзерена, но и человечества в целом. Все это показывает нам институт 
скорее складывающийся, нежели уже сложившийся, приобретший окончательные формы 
и обладающий четкими кодифицированными правилами.



Глава 7
РЫЦАРСТВО В «ПЕСНИ О ГИЙОМЕ»


Поэма о Гарене де Монглане включает в себя «Песнь о Гийоме»
[7]
, обнаруженную в 1903 году, и уже это является причиной поговорить о ней, 
поскольку Леон Готье в своем обширном исследовании «Рыцарство» (Париж, 1894) не 
мог упомянуть ее. Она датируется XI веком, как и «Песнь о Роланде», но первые 
ее варианты, возможно, появились еще в X веке.

В ней изображены два посвящения в рыцари, проведенные Гийомом: Вивьена, который 
добавляет к обычной клятве обещание никогда не отступать в бою, и Ги Ребенка 
(Вибеллинуса во фрагменте на латыни, хранящемся в Гааге), которое изображено в 
несколько юмористическом ключе.
Одной из самой лучших сцен является финальная исповедь Вивьена Гийому, его дяде,
 который заменяет священника, что в очередной раз свидетельствует о тесной 
связи между рыцарством и церковью в тот век складывания рыцарства как института.
 Очень экспрессивно говорится о посвящении:


У ручья, воды которого чисты и прозрачны,
Под ветвистым и тенистым оливковым деревом,
Барон Гийом нашел Вивьена.
На теле было пятнадцать ран, таких,
Что от малейшей умер бы эмир.
И он тихо жалеет его: