нагородили много всякой чепухи о помощи семьям, которых постигло горе. Я думаю, 
что вам не следует забывать, что день, когда вы родились, является днем начала 
вашего пути к смерти. Некоторые преуспевают на этом пути и не тратят слишком 
много времени на жизнь, в то время как другие задерживаются надолго.
У моего отца в восемьдесят лет случился обширный инфаркт. В больницу его 
привезли без сознания. Моя сестра поехала с ним и врач сказал ей: "Вы должны 
знать, что надежды немного. Ваш отец уже стар. Он много работал всю свою жизнь, 
и инфаркт у него очень обширный".
Моя сестра рассказывала: "Я презрительно ответила врачу: "Вы не знаете моего 
отца!"
Когда отец пришел в себя, врач находился рядом. Отец спросил: "Что случилось?" 
Врач сказал ему: "Не волнуйтесь, мистер Эриксон, у вас был очень серьезный 
сердечный приступ, но через два или три месяца вы будете дома, как ни в чем ни 
бывало".
Мой отец в ярости сказал: "О, Боже мой! Два или три месяца! Вы, наверное, 
хотите сказать, что я должен потратить впустую целую неделю?" И через неделю он 
вернулся домой.
Ему было восемьдесят пять лет, когда произошел второй такой же сердечный 
приступ. В больнице дежурил тот же врач. Отец пришел в сознание и спросил: "Что 
случилось?"
"То же самое", ответил врач. Мой отец простонал: "Еще одна неделя пропала". У 
него была серьезнейшая операция на брюшной полости, и было удалено около метра 
кишок. Приходя в сознание после наркоза, он спросил медсестру: "Ну, а теперь 
что стряслось?"
Она ответила и он, простонав, сказал: "Теперь вместо недели я потерял десять 
дней".
Третий сердечный приступ был в восемьдесят девять лет. Он пришел в сознание и 
сказал: "Опять то же самое, доктор?" "Да", ответил врач.
Мой отец сказал: "Похоже, теперь это становится дурной привычкой - терять по 
целой неделе".
Четвертый инфаркт у него был в девяносто три года. Когда он пришел в сознание, 
то сказал: "Честно говоря, доктор, я думал, что четвертый меня прикончит. 
Теперь я начинаю сомневаться, что и пятый сможет это сделать.
В девяносто семь с половиной он планировал с двумя моими сестрами поехать на 
выходные в старую фермерскую общину. Все его сверстники уже умерли, и умерли 
даже некоторые из их детей. Они решали, кого навестить, в каком мотеле 
остановиться, в каком ресторане поесть. Затем они направились к машине. Когда 
они дошли до нее, отец сказал: "Надо же, я забыл свою шляпу".
Он побежал домой за шляпой. Сестры ждали, пока не начхали беспокоиться, потом 
переглянулись и спокойно сказали друг другу: "Вот оно".
Они вошли в дом. Отец лежал на полу мертвый. Смерть наступила от обширного 
инсульта.
Моя мать в девяносто три года упала и сломала бедро. Она сказала: "Женщине в 
моих годах это как-то не к лицу. Я преодолею это". И она справилась.
Когда через год она снова упала и сломала другое бедро, она сказала: "Первый 
перелом бедра отнял у меня массу времени. Я не думаю, что смогу справиться со 
вторым, но никто не сможет упрекнуть меня в том, что я не пыталась".
Я знал, как знала и вся семья, видевшая выражение моего лица, что второй 
перелом бедра будет для нее последним. Она умерла от застойной пневмонии, этой 
"спутницы пожилых женщин".
Любимым стихотворением моей матери было: "Дождливый день" Лонгфелло, из 
которого она цитировала следующие строки: "И в каждой жизни должен дождь 
пролиться. И будут дни, что мрачны и печальны".
Мои отец и мать радовались жизни полноценно, радовались всегда. Я стараюсь, 
чтобы мои пациенты вплетают в себя это мироощущение: "Наслаждайтесь и радуйтесь 
жизни, радуйтесь жизни полноценно". И чем больше чувства юмора вы можете внести 
в жизнь, тем лучше вам самим.
Я не знаю, с чего этот студент решил, что я собираюсь умирать. Я как раз 
собираюсь отложить это.
Эриксон хотел превратить смерть в нечто, не вызывающее тревожности, и 
подчеркивал, что жизнь дается для того, чтобы жить. Его отец, говорит он, сажал 
фруктовые деревья в возрасте девяносто семи лет. Он был ориентирован на будущее.
 Его отец был активным человеком и умер, собираясь что-то сделать - он 
собирался взять свою шляпу и навестить людей. Джеффри Зайг считает, что его 
слова "я забыл свою шляпу" явились результатом неосознававшихся ощущений, что 
что-то происходит внутри головы.
Эриксон часто заканчивал эту историю, говоря, что его отец был прав, когда 
после четвертого инфаркта перестал "доверять" инфарктам вообще. Его отец умер в 
девяносто семь с половиной лет от кровоизлияния в мозг. Эриксон также разделял 
точку зрения своего отца, который считал болезни "частью того черствого хлеба, 
который дает нам жизнь". Каждый рацион неизбежно содержит какую-то часть грубой 
пищи, и Эриксон указывал, что солдаты, питающиеся по обоснованной врачами диете,
 хорошо знают, как важна эта грубая пища. Трагедии, болезни и смерть как раз и 
являются частью этого черствого хлеба, который дает нам жизнь.
В последние годы жизни Эриксон потратил много времени, чтобы подготовить 
окружающих к своему предстоящему уходу. Он не хотел, чтобы траур длился долго, 
и пускал в ход весь свой юмор и шутки, чтобы рассеять тревоги окружающих. 
Однажды он неправильно процитировал Теннисона, сказав: "И пусть у причалам не 
будет слез, когда мой корабль направится в море". О смерти он говорил открыто. 
Он и умер так же, как его отец, глядя в будущее. Он планировал вести занятия в