"Есть еще одна вещь, которую я хочу сказать вам". Ее глаза затуманились, 
возникло глубокое состояние транса. С тщательной выразительной дикцией ей было 
сделано следующее постгипнотическое внушение: "Вам нравится насвистывать, вы 
любите музыку, вам нравятся хорошие умные песни. Теперь я хочу, чтобы вы 
сочинили песню и мелодию, используя слова „Я могу получить тебя в любое время, 
как захочу, но, беби, не придет тот момент, когда я захочу тебя". И с этих пор 
и навсегда, пока вы будете насвистывать эту мелодию, вы будете понимать и знать,
 а что, мне не нужно объяснять, так как вы сами знаете". Она медленно кивнула 
головой в знак согласия. (Груз ответственности лежал на ней, средства были ее 
собственными средствами.)
Ее разбудили простым заявлением: "Время проходит действительно очень быстро, не 
так ли?" Она быстро проснулась, посмотрела на часы и сказала: "Я никогда не 
пойму этого". Прежде чем она смогла преодолеть свою мысль, автор прервал ее 
словами: "Ну, дело сделано, и этого нельзя изменить; поэтому пусть мертвые сами 
хоронят своих мертвецов. Придите только завтра, чтобы сказать мне „Доброе утро" 
и поезжайте домой завтра, и пусть следующее утро будет добрым, и следующее, и 
следующее, все другие добрые утра были всегда с вами. В это же время". (Имеет в 
виду свидание на следующий день в тот же час.) Она без промедления вышла из 
кабинета.
Последняя беседа была просто глубоким трансом, систематическим, подробным 
обсуждением ею самой внутри собственного разума всех действий, достижений и 
настойчивая просьба верить в силу потенциальных способностей своего тела при 
удовлетворении своих потребностей и быть "очень веселой", когда скептики будут 
внушать вам, что у вас были и раньше периоды ослабления вашей болезни, за 
которыми следовали новые приступы. (Автор хорошо знал мертвящую силу 
скептических замечаний и возрождения ятрогенной болезни.) С момента ее 
возвращения домой от нее было получено письмо, которое подтверждало, что болей 
у нее нет, и что невролог, настроенный против гипноза, долго спорил с ней, 
настаивал на том, что ее облегчение носит переходный характер, и скоро настанет 
рецидив (непроизвольная попытка вызвать ятрогенную болезнь). Она писала, что 
его аргументы только позабавили ее, так почти буквально она процитировала 
постгипнотические внушения автора.
Анализ и комментарии
В предыдущих комментариях автор несколько раз косвенно и прямо говорил, что 
индукция гипнотических состояний и явлений прежде всего является делом 
коммуникации мыслей и понятий и создает цепочки мыслей и ассоциаций во 
внутреннем мире пациента, что определяет его последующее ответное поведение. В 
задачу психотерапевта не входит делать что-либо и даже говорить пациенту, что 
делать или как делать.
Когда транс создается таким образом, эти состояния являются результатом идей, 
ассоциаций, психических, умственных процессов, которые уже существовали у 
пациента, а теперь были пробуждены им самим. Однако многие исследователи 
рассматривают свои действия и свои мнения и желания как силы воздействия, и они 
неверно полагают, что их собственные высказывания, обращенные к субъекту, 
вызывают определенные реакции и, кажется, не понимают, что то, что они говорят 
и делают, служит только средством стимулирования и возбуждения у субъектов 
прошлых навыков, понятий и чувственных приобретений, которые они получили 
сознательно и подсознательно. Например, утвердительный кивок головой и 
отрицательное покачивание головой представляет собой намеренный, обдуманный, 
управляемый навык, а это нечто, что становится частью вербальной или 
невербальной коммуникации, или выражением умственных процессов человека, 
который думает, что он просто слушает доктора, обращающегося к аудитории, что 
сам он не осознает, но что понятно окружающим. Еще один пример: человек учится 
говорить и ассоциировать свою речь со слухом, а нам нужно только пронаблюдать 
за маленьким ребенком, который учится читать, чтобы понять, что напечатанное 
слово, как и произнесенное слово, становится связанным с движением губ и, как 
показали эксперименты, с подсознательной гортанной речью. Следовательно, когда 
человек, страдающий сильным заиканием, пытается говорить, то от слушателя 
требуется определенное усилие, чтобы удержать свои губы и язык от движения и не 
произносить слова за заику. Однако до сих пор никто не придумал способа 
заставить слушателя двигать губами и языком и произносить слова за заику. Заика 
тоже не хочет, чтобы это делал другой человек -- он даже сердится на это. Но 
этот, приходящий из опыта жизни навык приобретается подсознательно и вызван 
стимулами, даже не предназначенными для этого, но которые вводят в действие 
умственные процессы внутри слушателя на непроизвольном уровне, часто 
неуправляемом, хотя хорошо известно, что это может вызвать негодование со 
стороны заики. Классическая шутка в этой связи состоит в том, что заика, 
подходя к незнакомому человеку, болезненно выговаривает просьбу показать дорогу.
 Незнакомец показывает на свои уши и трясет отрицательно головой, а заика 
повторяет свой вопрос другому прохожему, который показывает нужное направление. 
Затем второй прохожий спрашивает у первого незнакомца, который показал, что он 
глухой, почему тот не ответил, и слышит в ответ произнесенное с заиканием: "Я 
не хочу, чтобы мне оторвали голову!" Его ответ красноречиво показывает, что он 
знает о своем собственном гневе, когда ему пытаются помочь говорить или смеются 
над ним.
Однако, заика ни косвенно, ни прямо не просит другого человека, произносить за 
него слова; слушатель знает, что это будет встречено с негодованием, и не хочет 
делать этого; однако причиняющие страдания стимулы от слов, произнесенных с 
заиканием, возбуждают его собственные, давно установившиеся модели речи. Так 
обстоит дело и со стимулами, словесными и прочими, используемыми в процессе