Кроме того, автор был единственным человеком, который верил в нее, и поэтому ей 
захотелось доставить ему удовольствие, а также встать с ним на равных в его 
глупых трюках. Таким образом, наряду с принудительными, эмоциональными мотивами 
научиться существовало особое состояние амбивалентности, смешанной симпатии и 
антипатии. За каждым таким сеансом следовало некоторое улучшение, и Джейн с 
энтузиазмом сообщала автору о проделанном накануне.
Стихи были перефразированы и вставлены в ситуацию, чтобы персонализировать их в 
соответствии с прошлым Энн. Так, на одном сеансе был упомянут некий уличный 
адрес, и Джейн по сигналу автора написала: "Энн и Билли целовались, сидя на 
дереве". Краска стыда на лице Энн показала, что она полностью помнит этот 
эпизод из своего детства, и автор сразу же воспользовался этой ситуацией, чтобы 
зафиксировать внимание Энн, снова подчеркнуть время, место и трудности при 
заучивании детских стихов и необходимость всегда вслушиваться в каждое слово, в 
каждый слог и звук. Таким же образом были использованы другие, более или менее 
вызывающие смущение события из прошлой жизни Энн.
Однажды утром, когда Джейн готовила ужасно безвкусный завтрак для Энн, 
последняя оттолкнула Джейн в сторону. В тот же день, войдя первой в кабинет 
автора, Энн, с трудом выговаривая слова, сказала: "Я сержусь на вас, мне очень 
жаль, очень жаль".
Выражение лица Энн показывало, что она очень зла на Джейн, что она сожалеет об 
этом, что она чувствует, что автор преследует какую-то цель, заставляя их вести 
себя подобным образом, и что она хочет убедиться в этом.
В ответ на это автор продекламировал ей экспромтом сочиненное им стихотворение, 
а Джейн тут же присоединилась к нему:
"Энн сердита, а мы рады,
Зато мы знаем, как ее обрадовать,
Бутылка вина заставит ее сиять,
А муж захочет ее обнять".
В ответ Энн действительно просияла: "Он приезжает! Наконец-то!" Так уж совпали 
события, что ее муж действительно приезжал в эти дни в город, и весь этот сеанс 
был посвящен планированию, как проведут эти замечательные дни Энн и ее муж. При 
этом несколько раз удалось добиться того, чтобы Энн вслух назвала некоторые 
мероприятия, запланированные на эти дни. Автор похвалил ее за разборчивость 
некоторых ее замечаний, ее речи вообще и сказал несколько иронически, что, как 
бы зла она ни была, худшее еще впереди. Удивительным был и ее ответ: "Я готова".
 Она начинала понимать, что происходит улучшение.
Затем автор научил Джейн, как нужно ей теперь, запинаясь и спотыкаясь, читать 
стихотворение о пресловутой гороховой каше. Она удивительно быстро усвоила это, 
а потом автор попросил Энн, которая ничего не знала об их сговоре, прочесть с 
Джейн это стихотворение, как бы та ни ошибалась.
Медленно она начала читать его; Энн сначала очень медленно, а Джейн начала 
увеличивать темп, а потом начала бормотать и ошибаться в словах так, что это 
вызывало все более ощутимое раздражение. Энн взглянула на автора, который ее 
тут же строго предупредил, чтобы она внимательно слушала Джейн и продолжала 
совместную декламацию. Энн повернулась к Джейн, и по ее лицу и по ее губам было 
видно, что она делает идеомоторные, а, следовательно, непроизвольные и 
неконтролируемые попытки исправить Джейн. Но Джейн продолжала в том же духе, 
пока Энн не выдержала и не прочла весь стишок хоть и медленно, но правильно. 
Этот особый сеанс продолжался два часа, и речь стала намного лучше. То же самое 
было одновременно проделано и при чтении других детских стишков, и Энн 
испытывала одновременно и чувство удовлетворения и чувство раздражения.
На следующем сеансе Энн жалобно взмолилась: "Джейн мой лучший друг. Я ее очень 
люблю. Она делает все, что вы скажете. Я не хочу возненавидеть ее. Сделайте 
что-нибудь".
Автор твердо заявил ей, что после фиксирования ее внимания такими средствами он 
проводит лечение, что это будет ей и нравиться и не нравиться, и что на данный 
момент ее явное улучшение заслуживает награды. Он разрешает ей пригласить Джейн 
в ресторан пообедать, сделать самой заказ, спросив Джейн о каждом блюде в меню, 
о том, что она хочет съесть. Ее убедили, что Джейн будет есть все, что ей 
удастся заказать, но предупредили, чтобы она говорила медленно, тщательно 
выговаривала слова. В противном случае Джейн сама будет заказывать блюда. 
Спустя несколько дней Джейн заказала в ресторане обед, который очень обрадовал 
Энн, но привел официантку в явное недоумение, так как обе женщины вели себя 
очень странно и смешно, хотя были трезвы (например, была заказана горчица к 
лимонному бисквиту!).
Наряду с вышеперечисленными средствами мы прибегали еще к одному варианту 
терапии. Им было отбивание ритма в такт музыки, сначала медленной, а потом и 
более быстрых мелодий, хотя Энн предпочитала классическую и танцевальную музыку,
 такую, например, как "Голубой Дунай". Такое отбивание такта выполнялось 
различными способами: правой рукой и левой рукой раздельно, потом одновременно 
обеими руками, затем на каждый такт поочередно то одной, то другой;
правой и левой ногой в отдельности; затем одновременно обеими ногами; потом 
один такт правой ногой, а второй такт -- левой ногой; затем левой рукой и 
правой ногой отбивались отдельные такты музыки; потом один такт левой рукой и 
один такт правой ногой; затем правой рукой и левой ногой одновременно; и в 
конце концов обеими руками и ногами одновременно и меняя поочередно то левую 
ногу, то правую руку и т. д.
Джейн была отличным исполнителем такой задачи и часто прерывала принятие пищи, 
душа, телевизионную и радиопрограммы, чтобы "попрактиковаться и доставить 
удовольствие доктору".