неточно. Если бы я хотела изучить его методы, то обратилась бы к первоисточнику.
 Потому что учиться у кого-то, кто учился у кого-то, который тоже учился у 
кого-то — это слишком далеко от первоисточника. Даже если учиться эриксоновской 
терапии у меня, а уж я-то папу знала, все равно это будет окрашено влиянием 
моей личности.
Отец умер 15 лет назад, и с того времени атмосфера и сущность терапии 
достаточно изменились. Во многих смыслах у него было больше свободы. В то время,
 кстати, еще не было обычая, когда за пациента платит страховая компания, как 
принято сейчас. Такая страховка требует ограничивать время работы с пациентом. 
К нему приезжали, прилетали из разных мест на неделю или на выходные. И, 
конечно, он занимался этими пациентами столько, сколько они находились у нас.
Л.М. Кроль: Насколько я понимаю, в последние пять или десять лет жизни Ваш отец 
стал очень популярен, в доме появилось много учеников и последователей. До 
этого был другой период его жизни, когда он очень много работал, но его 
известность была локальной. А еще на десять лет раньше он еще больше работал и 
был почти одинок, он строил тот замок, в котором жили уже другие. Мой вопрос 
таков: как ощущалась атмосфера в доме во все эти периоды?
Бетти: Я прожила первую, раннюю часть моей жизни на территории больницы для 
душевнобольных, где отец возглавлял психиатрическую службу. Это была работа с 8.
00 до 17.00, «от звонка до звонка». Когда я была подростком, мы переехали в 
Аризону, где отец открыл частную практику. Когда отца только начинали 
признавать как замечательного терапевта и гипнотизера (а он считал гипноз своей 
жизненной миссией), он собрал группу профессионалов-врачей и обучал их гипнозу. 
Это было в начале 50-х годов. В это время он путешествовал по всей Америке, 
обучая гипнозу. Одновременно он вел и частную практику. Тогда Грегори Бейтсон, 
который занимался проблемой коммуникаций при шизофрении, однажды увидел имя 
отца в списке литературы, посвященной двойным связкам. Они уже были немного 
знакомы. Через Бейтсона об Эриксоне узнала группа достаточно известных семейных 
терапевтов, которая стала ездить к нему на занятия каждый уик-энд. Один из них, 
Джей Хейли, опубликовал позже книгу по материалам этих занятий, которая 
называлась «Необычайная терапия доктора Милтона Эриксона». Это было началом 
краткосрочной стратегической терапии, а известность моего отца распространилась 
за пределы сферы гипноза. После этого появились первые ученики. Но в доме 
всегда были люди и, в сущности, разницы большой не было.
Вопрос: Когда Вы начали практиковать и какие были трудности в начале?
Бетти: Я начала заниматься частной практикой примерно восемь лет назад. 
Начинать всегда трудно. Я даже не знаю, как ответить на этот вопрос, потому что 
трудно было все. Какие трудности вас интересуют?
Вопрос: Какого рода связи можно установить между НЛП и эриксоновским гипнозом, 
между Милтоном Эриксоном и основателями НЛП?
Бетти: Меня часто об этом спрашивают, в США это тоже весьма популярное 
направление в психологии, и я даже с мамой консультировалась по этому вопросу. 
Бэндлер и Гриндер хотели изучать феномен гения и объяснять это большим группам. 
Хотя в каком-то смысле это парадокс. Сначала они изучали Бейтсона, потом 
работали с Вирджинией Сатир, потом Бейтсон представил их отцу, и они стали 
часто у нас бывать. Я очень хорошо это помню, потому что была одним из 
субъектов, на которых они практиковались. Я, конечно, была субъектом у многих, 
но их я запомнила, потому что тогда произошла такая забавная ситуация.
Я только что приехала из Эфиопии. Папа меня попросил: «Скажи что-нибудь 
Гриндеру!» Я произнесла по-эфиопски: «Здравствуйте, как поживаете?» Тут он, не 
моргнув глазом, тоже по-эфиопски отвечает: «Здравствуйте, спасибо, хорошо! А 
как вы и ваши родственники?» Тут у меня челюсть и упала. А он ведь был 
лингвистом!
Потом они много работали с папой и совместно написали книги «Структура магии-1» 
и «Структура магии-2». Папа перестал работать с НЛП по многим причинам, из 
которых я могу назвать две. Первая: если НЛП очень структурировано, для него 
характерен ступенчатый подход к решению проблемы, то эриксоновский гипноз 
подразумевает почти невероятную вариабельность методов и техник, в зависимости 
от каждой конкретной индивидуальности. Разница в подходах была слишком велика. 
К тому же основной упор Эриксон делал на гипноз. Он верил в то, что гипноз — 
очень мощный инструмент и что в интересах субъектов не следует обучать гипнозу 
специалистов, не имеющих, как бы мы сейчас сказали, кандидатской степени в 
области медицины, образования или психологии. Последователи НЛП не принимают 
таких строгих ограничений.
Л.М. Кроль: Существует высказывание о Бэндлере и Гриндере, которые приписывают 
Милтону Эриксону: «Они думают, что взяли у меня жемчужину, но в 
действительности взяли только раковину».
Вопрос: Не могли бы Вы назвать таких учеников Милтона Эриксона, на кого можно 
было бы ориентироваться как на людей, «близких к первоисточнику»?
Бетти: Я обычно неохотно отвечаю на такие вопросы, потому что всегда кого-то 
забываешь, и часто это бывают по-настоящему хорошие терапевты. Джеффри Зейг — 
человек от самого стержня эриксоновской терапии. Без Джефа, я думаю, не было бы 
всего эриксоновского движения. Джеффри годами учился у отца и проделал просто 
колоссальную работу. Стивен Лэнктон, Стив Кэлеген, Джим Парсонфайн, Герберт 
Ластиг, Джей Хейли, Эрнест Росси — замечательные примеры.
Все ученики Эриксона глубоко восприняли его теорию, но каждый идет собственным 
путем. Этот список все же не полон и не точен.
Л.М. Кроль: Бетти, мне было бы очень интересно услышать короткое описание дома, 
в котором вы жили в детстве, в котором жил Милтон: его приемного кабинета, его 
спальни, сада.