наблюдениями. Речь идет о странных электрических возмущениях, об обнаружении 
которых я объявил шесть лет назад. В то время я был только уверен, что они 
имеют планетарное происхождение. Сейчас, по зрелом размышлении и изучении, я 
пришел к положительному заключению, что они должны исходить с Марса.
Жизнь, как сказал великий философ, всего лишь постоянное приспосабливание к 
окружающей среде. Сходные условия должны порождать сходные устройства. У нас не 
может быть никакого представления о том, как мог бы выглядеть марсианин, но у 
него определенно есть чувствительные органы, приблизительно так же, как наши, 
откликающиеся на внешние воздействия. Показания этих приспособлений должны быть 
реальными и правдивыми. Прямая линия, геометрическая фигура, число должны 
транслировать в его ум четкое и определенное понятие. Он должен думать и 
рассуждать, как мы сами. Если он дышит, ест и пьет, им движут мотивы и желания, 
не очень разнящиеся с нашими собственными. Такие колоссальные изменения, как те,
 которые видны на поверхности Марса, не могли быть осуществлены иначе, кроме 
как существами, на века отстоящими от нас в развитии. Что удивительного, в 
таком случае, если у них есть карты этой, нашей планеты, такие же совершенные, 
как фотографии Луны профессора Пикеринга? Что удивительного, если они посылают 
нам сигналы? Мы достаточно развиты в науке электричества, чтобы знать, что их 
задача значительно проще, чем наша. Вопрос в том, можем ли мы передавать 
электрическую энергию на это колоссальное расстояние? На это я считаю себя 
компетентным ответить утвердительно».
В письме редактору газеты «Нью-Йорк Таймс» (было опубликовано 23 июня 1907 года 
под заголовком «Можно ли построить мост до Марса») он доказывает, что 
изобретательством он занимается не только ради денег или «любви к искусству», 
но и для решения глобальных задач, стоящих перед всем человечеством. Понятно, 
что речь идет об установлении контакта с «жителями» Марса.
Вот текст этого послания:
«Вы назвали меня «изобретателем некоторых полезных видов электрической 
аппаратуры». И хотя это не вполне отвечает моим устремлениям, мне приходится 
подчиниться прозе жизни. Я не могу отрицать того, что вы правы.
Около четырех миллионов лошадиных сил, таящихся в свободно падающей воде, 
укрощены и работают в моей сети переменного электрического тока, которую можно 
уподобить ста миллионам тружеников, не знающих усталости, ни в чем не 
нуждающихся, не получающих какой-либо платы и при этом ежегодно добывающих сто 
миллионов тонн угля. Железные дороги, метрополитен и трамвайное сообщение 
действуют в этом огромном городе благодаря моей электросети, а лампы и прочие 
электроприборы получают ток через разработанное мною оборудование. И в 
остальном мире – там, где используют электричество – дело обстоит точно так же, 
как Нью-Йорке. Телефон и электролампы накаливания занимают специфическую и 
небольшую нишу в имеющемся спросе на электрическую энергию, которая 
удовлетворяет гораздо более широкому кругу жизненных потребностей. Поэтому – да,
 я должен, хотя и неохотно, признать правоту вашего прямолинейного заявления.
Однако более важное коммерческое значение этого моего изобретения состоит не 
только в преимуществе над моими прославленными предшественниками в смысле той 
пользы, которую дали телефон и электролампы накаливания. Позвольте напомнить 
вам, что у меня в отличие, скажем, от Белла, не было такой же внушительной 
помощи в лице телефонной компании «Рейс», которая занималась воспроизведением 
музыки, и потому для воспроизведения человеческой речи ей требовалось лишь один 
умелый поворот регулировочного винта. Я не имел и той энергичной поддержки, 
которую Эдисон получил от «Кинг энд Стар», производившей лампы накаливания – 
там потребовалось всего лишь сделать их более прочными. Со мной ничего 
подобного не происходило. Я сам должен был прокладывать себе дорогу, и мои руки 
до сих пор не отошли от этой работы. Все те полчища моих фанатичных оппонентов 
и хулителей, которые могли бы наперегонки ринуться против меня, оказались 
усмирены короткой статьей одного итальянца, профессора Феррариса, посвященной 
абстрактной и бессмысленной идее – вращению цилиндра в магнитном поле. Статья 
была опубликована годы спустя после моего открытия и через несколько месяцев 
после того, как я полностью обнародовал окончательно разработанную мной 
практическую систему со всеми ее основными и повсеместно внедренными чертами. 
Публикация Феррариса была пессимистичной расхолаживающей, лишенной зрелости и 
силы суждений, обычно присущих истинному первооткрывателю. В статье 
отсутствовали результативные выводы, совершенно необходимые для того, чтобы 
изобретателю поверили и последовали за ним. Это была несовершенная, запоздавшая 
со своим выходом, работа хорошего, но умственно ограниченного человека. И все 
на что он оказался способен в ответ на мое искреннее братское приветствие – так 
это испустить жалобный вопль о своем первенстве – поведение, разительно 
контрастирующее со спокойной и сильной реакцией Шелленбергера, который 
стоически вытерпел эту боль, позднее убившую его.
Фундаментальное открытие или оригинальное изобретение всегда несет в себе 
пользу, но часто его последствия оказываются более глубокими. Для некоторых 
физиков и философов обнародование открытого мной удивительного явления: 
вращения проводника в магнитном поле, сам будоражащий воображение феномен 
вращения в отсутствие какого-либо видимого воздействия; идеальная красота моего 
индукционного электромотора с его ни с чем не соприкасающимся якорем – все это 
имело не меньшее значение, чем миллиарды долларов, инвестируемые в предприятия, 
основанные на этом открытии.
Данное утверждение верно для всех моих открытий, изобретений и научных выводов, 
которые я с тех пор обнародовал, поскольку я никогда работал над тем, чего 
требовала сиюминутная необходимость – а всегда над тем, что мне казалось 
наиболее желанным объектом для изобретательства независимо от текущего времени.