поредевшие волосы.
Жена Оуэна даже по кладбищу шагала, ни на секунду не забывая о собственной 
красоте. Она терпеть не могла даже мертвую Кэтрин. Ее отсутствующая улыбка как 
бы говорила: «У них было свое время. А у нас — свое».
На дорожках клубился дым. Чем ближе к центру кладбища, тем выше становились 
памятники. Тесла осторожно шагал между колонн и саркофагов из розового гранита. 
Знаменитые имена были выбиты на малых античных храмах и псевдовизантийских 
часовнях.
Они шагали за гробом, покрытым печальными букетами. «Цветы — улыбка Земли», — 
сказал какой-то поэт. «Чему они улыбаются?» — думал Тесла. Его немного 
пошатывало. Ему казалось, что его касается не физический ветер этого мира, а 
ветерок небытия. Курносый Суизи поддерживал его под локоть. Он не любил, когда 
его касались чужие руки, но теперь от этого было не отказаться. Его всегда 
легкие шаги теперь были настолько невесомы, что он не мог устоять на земле.

«Ты не привязан к телу и однажды сможешь с умеренньм интересом заглянуть в 
собственный череп как в обычный предмет, расположившийся на столе».

Так ему однажды сказала мадам Блаватская.
Они проходили мимо загробной роскоши.
Квадратный мавзолей походил на библиотеку Моргана. На нем была надпись:

Роберт Андервуд Джонсон.

Тесла видел мраморный нос и тяжелый ус, сливающийся с бородой. Он вспомнил 
желчную фразу Луки: «Нет счастья вне общества».
И его Кэтрин…
Задыхаясь от неожиданного смеха, она хваталась за раскрасневшиеся щеки. Однажды 
этот смех перевернул с ног на голову Электрический павильон, и все мужчины 
зациклились на нем. Ее ухо могло целиком поместиться во рту Роберта. Когда она 
была беременна, Роберт целовал ее в сердце и живот. Она говорила, что 
обнявшиеся мужчина и женщина образуют крепость в холоде космоса. Она верила в 
бурю эмоций, как в небесную бурю.
Тут она беспечно лежала, окруженная урнами с прахом своих четырех собак.
Кэтрин была парусом, полным ветра. Роберт был якорем.
У них было то, чего у него никогда не было. Потому что…
Нет счастья вне общества!
Тесле стало ясно еще кое-что: нет его и в нем…
Агнесс стиснула его руку и сказала:
— Теперь здесь и папа и мама. Я больше не боюсь, потому что там у меня есть мои 
близкие.
Эти слова отозвались болью в груди. Все это было для него слишком. Внешне он 
выглядел холодным, как игуана. Его душа, которой, если верить буддистам, нет, 
болела не переставая.

Птицы слетаются на одну ветку, а разлетаются в разные стороны. Облака 
встречаются в небе и разлетаются. Такова судьба всех земных вещей…

Суизи подвез его к отелю «Ньюйоркер», похожему на приземистый зиккурат.
Он почти внес его в номер.
Тесла забыл закрыть двери апартамента № 3327.
Их захлопнул сквозняк.
Наутро снаружи появилась табличка с надписью: «Прошу не беспокоить постояльца 
этого номера».
Данила навещал его каждую ночь.
Обмороки не прекращались.



122. Война миров


Покажите им… молнию, которая ослепит их, и они не будут требовать от вас ни 
красоты, ни добра.
Лабрюйер

Под стук вилок и ножей в обеденном зале отеля «Нью-йоркер» прозвучали позывные 
театра «Меркюри». Диктор объявил:
— Дамы и господа, слово имеет директор театра «Меркюри» и звезда наших 
трансляций!
— Нам стало известно, что в первые годы двадцатого века за нашим миром 
пристально следил разум, значительно превосходящий человеческий и тем не менее 
столь же смертный, — весело объяснял Орсон Уэллс. — В то время, когда люди 
занимались своими насущными делами, их исследовали и изучали почти столь же 
пристально, как человек под микроскопом изучает недолговечные творения, 
роящиеся и размножающиеся в капле воды.
Только Тесла заинтересовался передачей, как из динамика раздался голос диктора:
— Мы приглашаем вас в зал «Меридиан» отеля «Парк Плаза», в центре Нью-Йорка, 
где вас развлечет музыка Рамона Ракелло и его оркестра…
Пока Рамон Ракелло старался развлечь его, Теслу пригласили к телефону. Из Гэри,