|
— Мы несем просвещение!.. — начал моложавый Ференци.
— Нет, чуму! — оборвал его хриплый голос Незнакомца.
Гость настаивал на том, чтобы темой лекции стали сны.
— Люди сочтут это несерьезным.
Слушать лекцию пришли значительные и приятные лица. Мудрец из Конкорда учил их
тому, что действительность следует искать под поверхностью мира. Обожатели
Эмерсона были готовы слушать Незнакомца.
Гость посмотрел на них горьким взглядом и несколько резким голосом начал
произносить логичные фразы о «нелогичности бессознательного и сознания». Он
говорил без подготовки, без бумажки. Он сказал им, что сон — это просто иная
форма мышления. Культура и репрессии — это все равно что курица и яйцо.
Культура зависит от репрессивных актов предыдущих поколений, и каждое новое
поколение призвано поддерживать культуру подобными же репрессиями.
Невротические силы возникают в сексуальной жизни. Во время психоанализа поиски
травмы уходят корнями, как правило, в период созревания.
Незнакомец открыто признал, что все, что он делает, — обычный вклад в науку, но
теперь он понял, что принадлежит к числу тех, кто
направляет мечты всего мира.
Тишина царила на его лекциях, вокруг него формировался круг пустоты. Он стал
иностранцем в родной Вене. На любом ученом собрании кто-нибудь обязательно
провозглашал психоанализ мертвым.
— Вести о моей смерти несколько преувеличены, — цитировал он Марка Твена.
А после лекции?
Хлынули вопросы:
— Аморален ли психоанализ?
Фрейд ответил на вопрос вопросом:
— Аморальна ли природа?
— Что происходит с сознательной частью существа?
— Эго часто играет абсурдную роль циркового клоуна, который пытается жестами
показать публике, что на ринге все происходит под его руководством. Но ему
верят только самые маленькие.
— Можно ли сказать, что в вашем мире нет прощения, что это злой мир без любви?
— Вы поддерживаете свободную любовь и отмену всех запретов?
— Я женатый человек, — отвечал Фрейд.
Когда все закончилось, к нему подошел состарившийся Уильям Джеймс, который
основал в Гарварде кафедру психологии богов. Джеймс зарыл утиный нос в платок,
высморкался и сказал, что будущее психологии, скорее всего, за исследованиями
Фрейда.
Гость прослезился, когда его объявили почетным доктором.
— Это сон наяву!
*
Прищурившись, он с горечью посмотрел на молодого человека, который брал у него
интервью:
— Нет, я никогда всерьез не стремился стать писателем. Спасибо, что вы так
высоко цените мои литературные опусы.
Друг Теслы, Джордж Сильвестр Вирек, растянув толстые губы в улыбке, спросил:
— Почему вы говорите, что свобода мысли мизернее, чем можно предположить? И что,
возможно, вообще нет никакой свободы?
Гость опустил глаза:
— Потому что ее, вероятно, нет.
— Вы когда-нибудь думали эмигрировать в Америку?
— Да, когда я был молодым нищим доктором.
Вирек записывал ответы в клетчатый блокнот сверкающим вечным пером.
— Мир — дикий танец кривой старухи, скрывшейся под маской бдительности, —
переводил он слова Фрейда на язык поэзии. — Люди спят, и по жизни их несут
бумажные змеи. Либидо — конь, запряженный в наши устремления. Невроз чаще всего
— плод компромиссов. Симптомы перескакивают от факта к факту, уводя
психоаналитическую погоню все дальше и дальше от причины. В двуличной
действительности душа отказывается торговаться, придерживаясь собственной
правды, и по этой причине страдает.
— Что венский волшебник увидел в Америке?
— Манхэттен, — записывал Вирек ответ. — Кони-Айленд. Центральный парк.
Чайна-таун, еврейский квартал в Лоуэр-Ист-Сайд. «Графа Монте-Кристо» в
кинотеатре.
— Вам что-нибудь мешало? — оскалился Вирек.
Фрейд замолчал. Он сам привык быть
тем, с блокнотом.
Откашлялся и ответил:
— Из-за тяжелой американской пищи мне пришлось в течение одного дня
придерживаться диеты.
И не только это…
Он забыл рассказать Виреку о том, что организовал в Вене группу своих
единомышленников — и теперь они как крепость в осаде — и что распахнутые двери
Америки, как двери домов, так и двери в туалет, очень удивили его.
*
Когда они уже слегка утомились, поэт неожиданно спросил волшебника, знаком ли
|
|